– Я, – кисло отозвался Алексеев-младший.
– Чистить картошку.
– Есть.
– Ольга!
– И я тут.
– Мыть огурцы.
– Ур-ааа! Ой, я тоже хотела сказать «есть». Только вы мне мыльце дайте, а то мне самой не достать.
– А мыло-то тебе зачем?
– А чтоб чистые-пречистые были!
* * *
…А через два дня отца арестовали.
Приехали, как водится, ночью.
Ввалились, как водится, беспардонно, грубо.
Не имея на руках ордера на обыск, тем не менее, все равно, «для порядку», сунулись в каждый закуток квартиры, включая детскую.
– Там дети. Они спят, – испуганно умоляюще пояснила мать.
– Вот щас поглядим: дети там или, может, кто еще?
– Вам же русским языком объяснили: это детская комната!
– А вам, Алексеев, не менее русским языком сказали: собирайтесь. Черняев, проследи там…
В комнате резко вспыхнул верхний свет, и толстый, лысый, неприятного вида человек по-хозяйски ввалился в детскую.
Прищурившись недобро, осмотрелся.
В свою очередь притворившийся спящим Юрка тревожно наблюдал за чужаком сквозь оставленные крохотные щелочки глаз.
Слава богу, хоть маленькой Ольге притворяться не пришлось – в такую пору ее из пушки не разбудишь.
– Дети у них… – неприязненно проворчал лысый. – У нас и у самих, между прочим, дети имеются.
– Вот и сидели бы с ними дома, – сердито выпалила у него за спиной бабушка. – А не вламывались по ночам к порядочным людям!
– У нас, бабка, ордера на арест порядочных не выписывают. А вот врагам народа и прочей нечисти – завсегда. Разницу чуешь?
Бесцеремонно протиснувшись меж двух перепуганных женщин, чужак вышел из комнаты. Мать торопливо погасила свет и бросилась следом, плотно прикрыв за собой дверь.
Юрий выбрался из-под одеяла.
Стараясь не скрипеть паркетинами, на цыпочках, он подобрался к двери и приложил ухо к замочной скважине: из коридора продолжали доноситься приглушенные голоса, вот только слов было не разобрать.
Минут через пять громко бухнула входная дверь.
Юрка стремительно переместился к окну и стал наблюдать за тем, как отец выходит из подъезда в сопровождении лысого и человека в кожанке. Видимо, это и был тот самый Черняев, которому чужак велел «проследить».
Все трое подошли к машине.
Перед тем как сесть в нее, отец вдруг остановился и обернулся на свои окна. В детской было темно, так что, сколь ни старайся, Всеволод не смог бы разглядеть за стеклом Юрку. Но вот сын сейчас фиксировал и запоминал этот, полный боли и отчаяния, прощальный отцовский взгляд.
Запоминал и беззвучно плакал.
В мозгу отчетливо всплыла фраза – та самая, двухдневной давности: «Стрелочник – это такое фигуральное выражение. Человек, пускай бы и случайный, на которого можно все свалить…»