Вся деревня спала в эту ночь мертвым сном. Только сторожа дремали вполглаза. И когда в полночь в правлении зазвонил телефон, семидесятилетняя бабка Демьяниха сразу подскочила к аппарату.
— Слушаю, — прогнусавила она в трубку.
— Колхоз «Коммунизм»? — зазвенел над ухом сильный голос.
— Ага… Чего надрываешься? Не глухие.
— Федотову, — приказал голос.
— Нету ее, — откликнулась бабка.
— Ускову, председателя вашего.
— И ее нету.
— Сходите за ними и пригласите сейчас же к телефону. Это Рыбаков говорит.
— А мне все одно, кто говорит. Хоть сам Исус Христос. Не пойду я за ними. Спят они.
— Да ты чего, старуха, спятила? — загремел рассерженный баритон.
— Сам ты, батюшка, спятил. Люди неделю не спамши. Только прилегли. Завтра придут, тогда и звони. Спи-ко и сам. Тоже, поди, намаялся. Спи, касатик.
Рыбаков замолчал. Старуха подождала, не откликнется ли он. Повесила трубку и улеглась на лавку.
Утром она передала Усковой ночной разговор с Рыбаковым.
— Откуда он звонил? — спросила Настасья Федоровна.
— Господь его знает. — Старуха зевнула. — Да ты не убивайся. Он ишо позвонит.
И он позвонил. Трубку взяла Федотова. Она сразу узнала голос Василия Ивановича.
— Где ты запропала? — спросил он. — Раз десять тебе звонил. Как в воду канула.
— Заработалась, — виновато ответила Федотова. — Такой субботник был. Прямо штурмовая неделя. Увлеклась. Стосковались руки по работе…
— Это хорошо. Каков же итог вашего штурма?
Федотова назвала цифры уборки, обмолота, сдачи.
— Молодцы! — похвалил он. — Остальные колхозы твоей зоны тоже здорово подтянулись. А вот в «Новой жизни» беда.
— Что там? — встревожилась Федотова.
— Сваленный хлеб не заскирдован. Да и убран-то еще не весь. Пойдет под снег к чертовой матери.
— Шамов там?
— Заболел. Лежит дома.
— Ясно, — уныло проговорила она. — Сегодня выеду туда.
— Давай. Может, еще кого-нибудь подкинуть на прорыв?
— Обойдемся.
— Ладно. Двадцать девятого бюро.
— Знаю.
— Бывай.
— До свидания…
— Дай трубку Усковой. — Услышав ее «да», Василий Иванович глухо проговорил: — Молодец, Настасья Федоровна. Спасибо. К концу недели заскочу. Бывай.
— Василий Иванович! — крикнула она в умолкшую трубку. — Василий… — и осеклась.
7.
Федотова откинулась на спинку стула. Ей нездоровилось. Знобило. Широкое лицо осунулось. Темные полукружия залегли под глазами, запали щеки. Коротко остриженные светлые волосы висели сосульками. Иногда по телу прокатывалась горячая волна, и тогда лоб покрывался испариной. Но уже через минуту зябкая дрожь сотрясала тело. Видимо, простудилась.
По пути в «Новую жизнь» она заехала в контору МТС обсушиться, согреться, сменить лошадь. Заехала на часок, а застряла на полдня. Пока разговаривала с директором МТС, пришел завуч местной школы, потом пожаловал председатель сельпо, следом — директор детского интерната. У всех были к ней неотложные дела. Вот и просидели почти до вечера. Погода совсем испортилась. И самочувствие — никудышное. Сейчас бы напиться вдоволь крепкого морковного чаю да на горячую русскую печь. Испытанное средство от простуды. Но — увы. Пока не до себя.