Сандор вернулся к пяти. Он ездил повидаться с матерью и приехал на ее машине. То есть на одной из ее машин, на маленьком сером «Фиате».
– Это она дала тебе машину? – сказал я.
Мне всегда было трудно поверить, когда люди (даже Сандор) рассказывали, что родители проявили к ним щедрость или сделали для них что-то хорошее.
Он покосился на меня и сказал:
– Я просто взял ее, малыш Джо.
– То есть она не знает, что ты взял машину?
– Думаю, сейчас уже знает. Но она ничего не сделает. Ну, в том смысле, что она могла бы поднять шум, но не знает, где я. Насколько ей известно, я все еще в «Шепардз-Буш». Не смотри на меня с таким ужасом, она не натравит на меня полицию. Я же ее единственный сын, не так ли?
Он забывает, что у меня сохранились не очень счастливые воспоминания о том времени, когда я был единственным сыном. Но я показал ему книгу и сказал что-то насчет того, что Джаредз там нет. Он закурил. Стал очень внимательно просматривать книгу. Там были цветные фотографии огромных старых домов, и черно-белые фотографии огромных старых домов, и фотографии окон, дверей и элементов декора. Сандор рассматривал снимки.
Затем он сказал: «Ага!» – и толкнул книгу ко мне.
На фотографии, на которую указывал его большой палец, был не дом, а скорее дорога к дому, длинная прямая подъездная дорога с высокими стенками по обеим сторонам и плотно посаженными деревьями за стенками. В титре – новое для меня слово на тот день – говорилось: «Знаменитые стены и подъездная дорога в Атертон-холл, известные как Кремневая аллея». В конце этого проезда был виден дом, величественный, как лондонские дома на Пэлл-Мэлл и в Риджент-парк, с высокими окнами и колоннами с забавными завитками и листочками наверху.
– Читай вслух, – сказал Сандор. – Не титр, а текст.
Там было об архитектуре, и я спотыкался на некоторых словах. Сандор поправлял меня, а потом сказал, что я быстро учусь, что очень порадовало меня. Человек, который написал все это, говорил, что дом очень-очень старый, но впоследствии был «георгенизирован», и Сандор сказал, что это означает, что в восемнадцатом веке к дому были пристроены такие фасады, как в Риджент-парк. Весь дом и здания позади него, а также конюшня были покрыты штукой под названием математическая черепица, которая походила на камень, но камнем не была. Внутри дома были красивые вещи: изгибающаяся лестница, называемая винтовой, с резными розами и маками на балясинах, картина на верхнем этаже, написанная четыреста лет назад, она называлась «Суд Париса». Я сказал, что не думал, что люди из этого дома знали о таком городе, как Париж