Но такое случается редко – появление мальчишек, я имею в виду. В основном на улицах пусто и тихо, окна пабов освещены оранжевым светом, их двери плотно закрыты, видны силуэты притихших людей. Из пабов вообще не доносится ни звука. Вокруг летает мусор, оставленный дневными ордами. Китайский ресторан издали выглядит темным, почти черным, и невозможно понять, открыт он или нет. Мы с Сандором пересекли рыночную площадь, и каменные стены отразили эхо наших шагов. Брусчатка едва ли не звоном откликалась на наши шаги. Индийский ресторан открыт, и мы заказываем виндалу с креветками и рис басмати с лепешками пападам[19]. Манговая чатни[20] у нас уже есть, она стоит в банке на нижней полочке в плетеной тумбочке.
Сандор сказал, пока мы сидели и ждали карри:
– Завтра мы переезжаем, малыш Джо.
– Куда? – сказал я.
– Туда. Поближе к Принцессе. – Он назвал городок, который находился всего в миле от ее деревни. – Мы поедем туда, посмотрим, что происходит. Мы в «Рейлуэй-Армз» полистаем «Желтые страницы» и выясним, что нам предлагают.
Человек за стойкой смотрел на меня. Когда он заметил, что я вижу, как он смотрит на меня, он опустил глаза в типичной для индусов смиренной манере. Возможно, черным, вернее афро-карибам, мы все и кажемся на одно лицо, а вот индусам – нет. Они белые, как и мы, говорит Сандор. Я видел, что индус пытается понять, с кем пришел Сандор – с тем же, с кем был раньше, или с другим. Он смотрел на мои волосы, которые теперь были унылого горчичного цвета.
– Зря ты не снял пластырь с губы, – сказал Сандор. – Ранка зажила бы быстрее, если б ты не закрывал ее.
Он так и не извинился за то, что порезал меня. Он вообще об этом не заговаривал до настоящего момента, целых два дня. Однако я знал, о чем он думает, что он сказал бы, если бы заговорил: это тебе за то, что позволил Гарнету увидеть твое лицо, это для тебя урок. Я не снимаю пластырь, потому что не хочу видеть то, что под ним. Пока не хочу. Я не хочу обнаружить, что останется шрам. Рана не болит, я вообще ее не чувствую. Джим, хозяин, или владелец патента, или бармен – не знаю, кто он там, в «Рейлуэй-Армз», – не сказал ни слова, но я верю, что он принимает меня за другого. Его жена, одолжившая мне читательский билет, не узнаёт меня. Они считают Сандора буйным гомосеком, а меня – его очередным дружком, которого он привел к себе в номер.
Принесли карри, и мы медленно пошли обратно через продуваемую ветром рыночную площадь с военным мемориалом в центре. Днем здесь слишком много народу, перед магазинами выставлены стойки с дешевыми свитерами, недорогая плетеная мебель, столы с пирогами и лимонным кремом от Женского института, поэтому военного мемориала не видно. На нем выбиты десятки имен, может, сотни. На ступеньку кто-то положил букет пластмассовых маков, хотя с ноября прошел уже месяц