– Заводи мотор, – пробормотал Вульф. – И поезжай вперед. Медленно.
Я подумал, что босс допускает ошибку. Шэтак наверняка услышит звук работающего мотора, и как это на него повлияет – совершенно неизвестно. Однако я выполнил распоряжение Вульфа, стараясь действовать как можно тише. Я вырулил с обочины обратно на тропу, и автомобиль с черепашьей скоростью пополз вверх по склону холма. Так мы проехали сто ярдов, потом – двести.
– Стой, – раздался голос Вульфа.
Я переключил скорость в нейтральное положение, потянул ручной тормоз и, не заглушая двигатель, повернулся, чтобы кинуть взгляд назад, на лужайку. В последний раз я мельком увидел Джона Белла Шэтака, стоявшего на коленях перед деревом. Политик склонился, и…
Мы услышали только звук разрыва, который оказался совсем не таким громким, как я ожидал. Ничего, кроме поднявшегося в воздух облака пыли, я не увидел. Несколько мгновений спустя, может, секунды через четыре, я услышал легкий шелестящий звук: в траву начали падать осколки, издавая шум, напоминавший о первых крупных тяжелых каплях летнего ливня.
– Поехали, – коротко бросил Вульф. – Надо найти телефон. Черт подери, мне нужно поговорить с инспектором Кремером.
На ужин у нас были устрицы, жареная утка, кукуруза в початках, салат из зелени, черничный пирог, сыр и кофе. Я сидел напротив Вульфа, по обе стороны от меня устроились генерал Карпентер и сержант Брюс. Насколько я понял, Вульф заранее знал, что Карпентер приведет ее с собой (поскольку еще до их появления стол уже был накрыт на четверых), просто не счел нужным меня об этом предупредить. Брюс ела, как и полагается сержанту: я говорю не о манерах, а о количестве пищи. Мы от нее не отставали.
После ужина все отправились в кабинет, и я раскурил две сигареты: для себя и для Дороти. Карпентер, обосновавшись в красном кресле, в котором накануне вечером сидел Джон Белл Шэтак, набил трубку, зажег ее, скрестил ноги и запыхтел. Вульф, гордо восседавший на своем кресле-троне за столом, воспринял происходящее с подлинным мужеством, как настоящий мужчина. Он ненавидел трубки, но на его лице было ясно написано – по крайней мере, я прочитал сие без труда, – что во время войны следует безропотно терпеть невзгоды.
– До сих пор не понимаю, – заявил Карпентер, – как это Шэтака угораздило так подставиться.
– А он и не подозревал, что попался в ловушку, – с довольным видом пояснил Вульф. – Во-первых, Шэтак недооценил меня. Во-вторых, он сильно переоценил себя. Это профессиональное заболевание многих власть имущих. Ну и наконец, его выбило из колеи анонимное письмо. Решение разослать письма наугад было гениальным ходом.