Я стала думать: кто бы мог дать мне «доброго пути»? Хороших писателей много, но, говоря сегодняшним языком, самый гламурный – Симонов. Он был наш советский Хемингуэй: седой, красивый, знаменитый. Писатели, особенно «деревенщики», одевались, как капуста. Одно на другом. Элегантно выглядели двое: Симонов и Нагибин.
Я выбрала Симонова. Редакция журнала «Молодая гвардия» составила письмо с просьбой дать мне «доброго пути». Не могла же я явиться к Симонову по собственной инициативе, с улицы. Я взяла письмо, приложила рассказ и отправилась по адресу.
Моя институтская подруга Ольга (та самая, которая возглавила оппозицию против меня) руководила моим походом к Симонову. Она принесла из дома драгоценности: кулон с бриллиантом и опаловую брошь. Ольга обряжала меня, как невесту. Константин Симонов должен был ослепнуть от моих драгоценностей.
Константин Михайлович не ослеп. Он даже не пригласил пройти в дом. Я осталась на лестнице, и все драгоценности были скрыты пальто: и кулон и брошка.
Он взял письмо из редакции, рукопись и проговорил, улыбнувшись смущенно:
– Я не могу подать вам руки. Она в водке. Я ставлю собаке компресс.
Я понимающе закивала головой. Он закрыл дверь, а я пошла вниз по лестнице – оплеванная, не допущенная к святыням.
Пройдя этаж, я остановилась перед большим окном на лестничном пролете. Смотрела на белые деревья. Во мне что-то происходило, как в атмосфере, перемещаясь слоями. Что именно? Я не могла в себе разобраться. Прежде всего – сам Симонов, знаменитый до небес. Запах богатства, таланта, прижизненной славы.
Однажды я спросила у маленькой девочки, Маруси Чухрай:
– Маруся, ты хочешь быть знаменитой?
– Зачем?
– Чтобы тебя любили все люди на земле.
– А зачем мне любовь людей, которых я даже не знаю? Мне надо, чтобы меня любили те, кто рядом.
Сейчас, в своем третьем возрасте, я согласна с Марусей. Зачем нужна любовь незнакомых людей?
Симонова любила вся страна. А умирал он тяжело и довольно рано, в шестьдесят три года. У него была проблема с бронхами. Трудно дышать.
Я встретила его незадолго до смерти, он был мелового цвета. Я так испугалась, что сказала:
– А вы хорошо выглядите…
– Мне это сегодня уже третий человек говорит, – сказал Константин Михайлович, усмехнувшись.
Понимал, что люди пугаются и стараются успокоить.
Симонов прочитал рассказ и позвонил мне по телефону. В девять часов утра. Звонок вырвал меня из сна. Я услышала голос Симонова.
– Я не считаю, что есть писатели начинающие и продолжающие. Писатель, он или есть, или нет. Вы – писатель.
Константин Михайлович проговорил все, что считал нужным, и положил трубку. А я не могла ее опустить. Слушала короткие гудки и прижимала трубку к лицу, как будто это была фотография любимого человека.