– Максимум с трехсот, верно? Да и то потом ребра наверняка нехило болят и синяки с ладонь.
– Тоже мне, секрет… так и есть, – деланно-равнодушно пожал плечами тот, незаметно – как ему казалось – разглядывая лежащий на коленях Трешникова пистолет-пулемет. – Больно, конечно, бывает, но мы приноровились под него даже летом ватничек с обрезанными рукавами поддевать, так что терпимо.
– Ну вот. Зато это, – Трешников стукнул костяшками пальцев по съемной грудной пластине бронежилета, – такую же пулю держит с расстояния в три-четыре раза меньшего. Про мелкие осколки и пистолетные пули вовсе молчу, они и твоей кирасе даже в упор почти что неопасны.
– Врешь! Как есть, врешь! – не выдержал капитан, тут же смущенно осекшись и даже попытавшись подняться на ноги, видимо, собираясь занять строевую стойку. – Простите, товарищ подполковник, вырвалось. Виноват. Просто уж больно, того, не верится… Винтовочная пуля с такого расстояния бронетранспортеру борт чуть не навылет прошибает, а вы бронежилет какой-то придумали. Неужто, правда?
Трешников ухмыльнулся:
– Вот ежели после победы у Рейхстага встретимся, честное слово, разрешу пальнуть в меня хоть с «трехи», хоть с ихнего «маузера», расстояние сам выберешь. Вы ватник поддеваете, а у нас конструкторы изначально специальный подбой… ну, то есть подкладку такую, что силу удара гасит, продумали. Но сейчас, сам понимаешь, не время…
– А вон это чего за штуковина? – Родченко показал пальцем на торчащую из-за спины одного из спецназовцев трубу «Шмеля».
– Глазастый ты, капитан, не в меру, – усмехнулся подполковник. – Ладно, так уж и быть, отвечу. Но больше – никаких вопросов. Вот вы, насколько знаю, трофейные фаустпатроны очень даже массово используете, верно? Особенно во время городских боев?
– Это да, – солидно кивнул командир штурмовой группы. – В Кенигсберге они нашим ребятам здорово подмогли, да и не только там. Можно по окнам или амбразурам стрелять, можно стены пробивать. Хорошая штука, жаль только, что одноразовая, а больше двух-трех на себе не потащишь, тяжело.
– Вот и у нас примерно то же самое, только посильнее раз, эдак, в десять – мощность взрыва примерно равна шестидюймовой гаубичной фугасной гранате. Кстати, он тоже одноразовый.
На несколько секунд Родченко откровенно «завис», зачарованно глядя на оливковый тубус «РПО» и прикидывая, что ж там внутри эдакое, ежели лупит, словно тяжелая гаубица, затем неуверенно спросил:
– Неужели тоже наш?
– Наш, наш, – кивнул Трешников. – Разработан нашими доблестными советскими оружейниками с учетом, так сказать, сильных и слабых сторон немецкого фаустпатрона. Правда, у нас их всего три штуки, больше не дали, так что в деле показать вряд ли смогу. Все, капитан, заболтались что-то, так, глядишь, могу и военную тайну случайно выдать. Шучу, конечно. – Виктор Иванович легонько хлопнул «коллегу» по плечу, затянутому балахонистой двухцветной «амебой». – Ты вот что, лучше скажи, у вас задание какое было?