Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 1 (Трегубова) - страница 6

Уж мелочи, сущие мелочи по сравнению с италийскими моими мартириями — то позорное представление, в которое превратилась последняя поездка на Cote d’Azur. Разумеется, твоей фантазии хватило исключительно на то, чтобы забить мне стрелку в отеле Негреско, в этом расхожем притончике, с целлюлитной цветной бабой в фойе (скульптуру я имею в виду, а не консьержку, расслабься, любимый), словом, на объекте, уже практически приватизированном девушками подразорившихся олигов — из любви, вероятно, к куполам как змеиные яйца, выделанным из их же (змеиных же) кож же.

Я и так-то раньше Ниццу недолюбливала: дохлый миф, который все давно уже забыли про что. Если не считать кулинарного цветового гипноза зефира крем-брюле декораций на противнях фронтонов, которые по мере продвижения печения к границе с Италией, повышения температуры духовки, и закрытия задвижки гор, логично превращаются в пережаренные меренги рококо Монте-Карло. Но тут, на набережной англичанок, столкнулась нос к носу с подружкой одного моего знакомого олигарха (только вот не начинай вот сейчас выть «какого?». Еще живого. Это самое точное его определение. И не беглого. Много будешь знать — скоро станешь параноиком), которая томно поинтересовалась, на-а-адолга ли я здесь.

— Не-не-не. Буквально на минутку. Пролётом. Просто пописать забежала. До свидания.

Но тут она как всплеснет анорексичными ручками:

— Ох да что вы, как жалко! А я как раз вас только вчера вспоминала! Представляете, какое совпадение! Во у меня телепатия-то какая — прикиньте! Прям как в рулетке! Может, пойдем чаю попьем? Туда, где карусельки? А?

— Честно говоря, не люблю я эти карусельки, — признаюсь я ей. — Что-то в них есть дурное. И тоскливое.

В этот момент, она неожиданно так, интеллигентно так, по-умному, прищурившись, спрашивает меня:

— А как вы, ваще, вот вкратце, оцениваете вот тот бардак, который, ваще, ща тваарится в Мааскве?

Ну, тут я уж, разумеется, начала уже потихоньку вплывать в житейскую болтливую прелесть, и уже готова бы и сама лучше с этим уже милым существом здесь в этом уже сносном Негреско остаться почаевничать, чем с тобой встречаться — но тут, как назло, из-за угла, из-под жухлой пальмы и увядшего светофора вылупляется поперек трафика из саркофага лимузина лягушатник-шофер с шоколадной лысиной, которому ты дал идиотский, собственного твоего изобретения, пароль, с пошлым расчетом на то, что вокруг меня будут одни иностранцы — и громко выговаривает по бумажке (о мой позор! Ты бы видел, как сдулись ее губки!) на чистом русском языке, но почему-то с неприличным кавказским акцентом: