— Полюбуйся на него, — повел в сторону ротного взглядом Иван Яковлевич, адресуя свою реплику Пащенко. — Трех бойцов не досчитался с утра в роте и спокоен, как… египетская пирамида. Стоит и… даже не моргает. А ведь должен знать, кто на что способен в его роте.
Последние слова начальника особого отдела пробили-таки панцирь безразличия капитана.
— Так я воевал не с ними, — ответил он сиплым простуженным голосом. — Я и знаю-то их всего неделю, как принял роту.
— Все равно должен! — Прикурив, тряхнул спичечным коробком Иван Яковлевич. Он счел лишним объяснять, что именно должен капитан Фролов.
— Кто спорит? — устало согласился тот.
В крупных серых глазах ротного, в лице его проявилось чувство вины. Он сразу как-то сгорбился, стал вроде и ниже ростом. Конечно, он не должен был допускать, чтобы пропали люди…
Золотов заметил эту внезапную метаморфозу во Фролове, подобрел лицом.
— Садись! — махнул он рукой. — Если бы я не знал тебя с самого Минска, подумал бы, что ты рохля и ротозей.
У Пащенко отлегло от сердца, он уже начал переживать за капитана.
Фролов вынул из кармана шинели папиросу, нервно размял ее: прикурил от поданной. Золотовым спички.
— Слушай меня! — обратился к Александру Иван Яковлевич. — Срочно бери отделение из разведроты полка. Прочеши местность вокруг села. Кто знает, что случилось? Может, просто решили в лесу орешков поискать, а теперь ходят да аукают?.. Одно отделение отправь к древним могильникам. Не помешает. Пошли туда сержанта Глыбу. И срочно отправь в Орджоникидзе донесение, что из третьей роты резервного полка и так далее ночью или сегодня рано утром исчезли сержант и двое бойцов. Ты меня понял?
— Так точно, товарищ старший лейтенант госбезопасности.
— Все это, Пащенко, делать без замедления. Исполняй!
Пащенко козырнул и вышел из кабинета.
— Сержант вроде бы боевой, не первый день воюет, — как бы выдохнул Фролов фразу вместе с папиросным дымом, лишь только за Пащенко закрылась дверь. — А вот Долгов и Маринин…
На жестковатом, с крупными чертами лице капитана Золотов увидел неуверенность. Вроде хочет сказать и не решается, боится ошибиться, и в то же время знает, что не имеет права промолчать.
— Держались особняком, почти ни с кем не разговаривали в роте, не комсомольцы… — стал рассуждать капитан. — Категоричным быть в таком деле все-таки нельзя, пока еще не все ясно. Черт их знает! Если бы без автоматов…
— Что дал досмотр их личных вещей?
— Вещи на месте, нет документов, писем, фотографий… И у сержанта тоже. Дом, где квартирует отделение, на самой окраине села, недалеко от леса. Командир взвода говорит, что Кикнадзе сам выбрал этот дом.