Подошел трамвай. Заурбек вскочил на подножку, махнул рукой. Б обстановке войны Пикаев оставлял за собой право заниматься только одним — борьбой с врагом либо на фронте с оружием в руках, либо в тылу на своей работе. И почему-то именно отношения Албега и Тони поколебали в нем убеждение, что любви не время в войну.
Заурбек вышел на следующей остановке, недалеко от которой находилось нужное ему фотоателье. Пока он работал в группе Золотова на подхвате, и это было его первое самостоятельное задание, поэтому Заурбеку особенно хотелось выполнить его наилучшим образом. О чекистской работе он мечтал давно, и теперь, когда включили в группу Золотова, мечта стала обретать реальные черты. А вдруг и получится переход в органы госбезопасности…
Рядом с фотоателье стояло полуразрушенное бомбой здание.
— Еще немного, и вы бы тоже не уцелели, — заметил лейтенант, как только вошел в ателье и поздоровался с мастером.
— Не говорите, — ответил фотограф, — пожилой суховатый мужчина, одетый в строгий темно-серый костюм, сообщавший ему солидность и импозантность.
— Хотите сфотографироваться? — спросил он, окинув лейтенанта профессиональным взглядом. — На удостоверение или на память?
— И ни то, и ни другое. Я по делу.
— Прошу, — сделал мастер короткий жест рукой, показывая на дверь, за которой помещалась его конторка.
Пикаев предъявил мастеру удостоверение, а потом положил перед ним на стол фотографию, найденную у лесника. Только после этого сел в предложенное ему кресло.
— Эту фотографию делал я, — сразу сказал мастер, возвращая снимок лейтенанту. — Зовите меня Костасом.
— Разумеется, Костас, разговор должен остаться в тайне. Нам нужно знать, кто эти люди.
Мастер пожал плечами.
— Это нереально. Прошло столько лет. Да и вообще… Фотографию делал я, но это ничего не значит. У фотографов хорошая память на лица, но не на фамилии. Не знаю даже, чем могу быть вам полезен.
— Может, с этой съемкой были связаны какие-то обстоятельства, которые могли бы привлечь ваше внимание и запомниться?
Костас закинул ногу за ногу, вынул из ящика стола самокрутку, набитую махоркой, предложил точно такую же лейтенанту.
— С вечера готовлю себе курево. Приходится, а что делать, больше курить нечего.
— Но у вас бывают офицеры…
— Нет, — перебил лейтенанта мастер. — Натурой не беру. Только по прейскуранту и только деньгами. А вы правильно делаете, что не курите.
Костас прикурил, и крохотная конторка сразу наполнилась едким запахом чадящей махорки.
Пикаеву этот человек нравился. Держался он с достоинством, разговор вел по-деловому, а последняя реплика о прейскуранте позволяла предположить в нем человека добросовестного и честного.