Его пальцы так стиснули руль, что побелели костяшки.
– Я помню, – отрезал Дамион. – Так кто же он?
Рейко отвернулась к окну. У нее не было никакого желания рассказывать о том, что случилось через несколько недель после его ухода. Гордиться было нечем. Все это лучше оставить там же, где хранятся и другие ее секреты.
– Ты все равно его не знаешь. Что же касается картины… Мой дед рассказал мне ее историю. История интригующая. Но я готова отложить сантименты в сторону и вернуть тебе картину.
Дамион снова перешел в другой ряд, чтобы обогнать какой-то еле ползущий грузовик. Она видела, как под его брюками напряглись мышцы. Точно так же, как и в ее сне сегодня ночью…
Рейко с трудом заставила себя отвести взгляд к окну.
– Так что ты знаешь об этой картине?
Ей показалось: в его тоне не было ничего, кроме любопытства. И она решила удовлетворить его.
– Мой дед рассказывал эту историю так. Они познакомились с твоей бабушкой на одном вечере в университете. Твой дед получил и девушку, и возможность ее рисовать. Мой же проиграл… В этом треугольнике твой дед имел больше веса – больше власти и денег. Тем не менее они оставались партнерами, пока Фортье не решили: в свете основной линии их общая история не стоит и ломаного гроша. Мило, не правда ли? Бога ради, сбавь скорость! – И с облегчением вздохнула, когда он остановился у светофора.
Отбросив назад волосы, Дамион выдохнул:
– Слово «мило», пожалуй, здесь неуместно.
– Это была ирония. Смотреть, как тот, кто тебе дорог, теряет все… Что в этом может быть милого? И разумеется, нет ничего милого в том, когда из тебя делают дурака. Поэтому, если только ты не будешь настаивать, предлагаю закрыть и эту тему, хорошо?
Дамион пожал плечами. Оставшийся путь они ехали молча.
Как только менеджеры узнали Дамиона, доступ в хранилище на набережной Темзы им предоставили с почтительной торопливостью. Он стоял рядом, когда из сейфа достали картину.
Женщина в бикини, идущая по кромке моря… Ее развевающиеся по ветру светло-русые пряди так и молили, чтобы к ним прикоснулись. Смеющееся лицо, повернутое в профиль, привлекало взгляд тонкими, изящными чертами. Над левым плечом вздымался белый газовый шарфик, придавая оттенок невинности всей картине.
Картина казалась живой. Масляные краски, даже по прошествии десятков лет, не потеряли яркости. Настоящий шедевр.
– Она действительно была красавицей, твоя бабушка, – сказала Рейко, не в силах оторвать глаз от картины.
– Да.
Она ожидала услышать в его голосе нежность или хотя бы немного тепла, но не услышала ничего. На его лице была все та же невозмутимая маска, которую он надел на себя, едва ступив на лондонский тротуар.