?
– Гладила мои простыни?
Эмили кивнула так вежливо, будто это преступление века.
– Горы простыней, а она на последнем месяце беременности.
– Ты права, это пустая трата времени, особенно имея в виду, что я заставлю тебя их измять. Вычеркну это из списка ее обязанностей, – сказал он с сарказмом.
Победа была горькой и не полной. Это не она измяла его простыни, не так ли? Не те, которыми была застелена его кровать в личной берлоге. И заносчивое предположение, что она их собирается измять, хотя, конечно, собиралась, будучи уверенной в том, что нужно поставить точку.
– Ты можешь думать все, что угодно, но это не дает тебе права быть таким высокомерным. Ты поэтому развелся? Твоя жена просто больше не смогла выносить такого отношения?
– Я не разводился.
– Что?
Лука заледенел, повторяя слова медленно и холодно:
– Я не разводился.
Эмили уставилась на него. Не разводился? Где-то здесь находится его жена? Неприятная слабость и гнев поднялись в ее груди, прожгло чувство горечи.
Не важно, что он не хотел, чтобы люди знали, что она живет здесь. Не важно, что он не хотел, чтобы она спала в его постели, ее запах перемешивался с запахом его отсутствующей жены. Это всего лишь отпускной роман. Бешенство лишило ее рассудительности и логики.
Она могла поклясться, что видела на его лице виноватое выражение перед тем, как за ним последовала вспышка гнева. Что случилось? Она оставила его? Он оставил ее? Эмили потеряла нить рассуждений при одной мысли о его неверности. Каждая клеточка ее тела отказывалась в это верить. Даже несмотря на то, что она знала… он должен… должен…
От охватившей ярости все покраснело в глазах. Эмили открыла рот, чтобы выплеснуть весь яд на Луку, но он, тоже явно раздраженный, опередил:
– Она умерла. – Его губы едва двигались, когда он выговаривал эти слова.
Прошла целая минута, пока Эмили шевельнулась. Ему она показалась очень долгой, напряженной от усилия сдержать накал эмоций.
Наконец Эмили мучительно вздохнула. Раскаяние, жалость, отчаяние взорвались внутри ее. Ее глаза, нос горели так, будто она вдохнула ядовитый газ.
– Лука, – она осеклась, – мне так жаль. – Не из-за его потери, а оттого, какие мысли посещали ее несколько секунд назад и, она знала, были написаны у нее на лице. – Почему ты мне не сказал?
– Почему я должен говорить?
Ее передернуло. Это больно. Тяжелое, непростительное и горькое напоминание о ее статусе пустого места. Она услышала, как он тихо ругается.
– Эмили.
– Да, ты прав, – пробормотала она, двигаясь по направлению к двери. – Это не мое дело.
– Прости, я не подумал. – Он схватил ее за руку. – Я не это имел в виду. – Он твердо держал ее за руку, пришлось остановиться. – Это было давно, и я не люблю думать об этом, говорить.