— Странно, — заметил я, — что Лео так и не раскрыли.
Джулиан изумленно поглядел на меня:
— Хочешь сказать, что он?..
— О да. Он был одним из нас. Не слишком активным, скорее использовал свое высокое положение. Наши московские хозяева относились к нему с подозрением — он еврей, а они… скажем, русские; но они ценили его связи. А потом все эти денежки… Бланш, милая, что с тобой?
— Ничего, косточка… попала…
Джулиан перестал жевать и, зажав в руках нож и вилку, уставился в окрашенную кровью тарелку.
— Это правда, — спросил он, — или одна из твоих очередных шуток?
— Стал бы я лгать о таких вещах?
Заметив мою ухмылку, он предпочел не отвечать, вместо этого спросил:
— А дядя Ник., он знал? Я хочу сказать о Розенштейне.
Бланш с багровым лицом все еще кашляла, стуча себя по груди.
— Я никогда его не спрашивал, — ответил я. — Ник не отличался большой наблюдательностью. Самовлюбленным это свойственно. Бланш, выпей же воды.
Джулиан, задумавшись, снова склонился над тарелкой, показывая мне макушку, поразительно похожую на голову Фредди — те же тускло-желтые волосы, тот же широкий череп. Странные штуки выкидывают порой гены.
— Уж он-то, дядя Ник, не был одним из вас? — произнес наконец он.
Сансер, который заказал Джулиан, был отменным, хотя он и знает, что это не в моем вкусе.
— Бедняга Ник, — продолжал я. — Все эти годы он ничего не заметил. Сами знаете, самолюбование. На что бы он ни взглянул, все сразу обращалось зеркалом. Но Боже, какой шарм! — Джулиан, не отрывая глаз от тарелки, перестал жевать. Я усмехнулся. — Не волнуйся, он всегда был до скуки праведным гетеро.
Снова нависло гнетущее молчание. Не слишком ли далеко я зашел? Джулиан так и не примирился с моими странностями… а чего другого я мог от него ожидать, какой сын мог бы относиться к этому иначе? Даже просто мысль о сексуальных привычках гетеросексуального родителя сама по себе вызывает смущение. К тому же он очень предан матери. Бланш относится ко мне много терпимее; женщины вообще не принимают секс всерьез. Она очень внимательна и тактична, щадит мои чувства — а они у меня есть, несмотря на видимость обратного, — но наверняка и она считает, что я предал мать. О, семейная жизнь!
— Ты говорил с дядей Ником? — в свою очередь спросила она. — Я имею в виду, после?..
— Нет, не говорил. Мы с Ником не разговариваем уже много лет. Я был чем-то вроде отсутствующей ступеньки на его лесенке к успеху. Ему было необходимо перешагнуть через меня.
Бланш почему-то, потянувшись через стол, с заблестевшими глазами пожала мне руку; бедняжка слишком впечатлительна, слишком добросердечна, чтобы быть моей дочерью. Заметив ее жест, Джулиан нахмурился. И спросил: