Я видела реку, тонкий мост, по которому в своё время перейдёт каждый из нас, и Вальку, стоящего на том берегу и улыбающегося мне. Он словно спрашивал:
– Видишь?
Там, на том берегу, в его нынешнем мире, за его спиною, лежал тот город, который разными ликами своими представал во всех его работах. Город сумасшедших цветов – таких чистых, таких ярких, каким всё бывает только в детстве. Город, где нет горя – только щемящая радость, ликование души – от заворожённости этими цветами, алыми, золотыми, синими, изумрудными. И даже чернота здесь – это торжественное величие ночного неба, только закинь голову…
Теперь он мог, никого не спрашивая и ни перед кем не отвечая, бродить по улицам этого города, открывая даже ту красоту этого каменного цветка, что ещё не была передана им.
– Вижу, Валечка.
Я оглянулась на Ивана. У него было лицо послушника, с которым заговорил настоятель. Он стоял, сдвинув брови, губы чуть шевелились. Валька сейчас говорил не только со мной, но и с ним.
Я никогда не умела «ходить по инстанциям», добиваться чего-то. Но сейчас пошла напролом. И открывала двери в кабинеты со словами: «Дайте мне усыновить моего ребёнка!»
…Мы наряжаем ёлку. Достаём старые игрушки из коробки от моей куклы Насти. Мне купили её – огромную, дорогую, с закрывающимися глазами и розовыми волосами, сделанную из сливочно-мягкой резины, – в ту самую пневмонию, которая кончилась больницей и знакомством с Валькой.
Насти уже нет, а коробка сохранилась. Пожелтевшую вату мы осторожно снимаем слоями, обнажая хрупкость часов, люстр, корзин с фруктами, гномов, конькобежцев.
– Ванечка, вешай этот шар повыше – под самый султан. А эти две фигурки надо повесить рядом, они женаты с самого моего детства.
Тяжёлое «дзинь» толстостенных бокалов. Ледяное шампанское.
Третий час ночи.
Ванька сидит на полу возле ёлки, откинувшись спиной на книжные полки, и рисует что-то в блокноте. Ёлочная гирлянда отбрасывает на листок разноцветные блики. А дщерь моя небрежно лежит на животе и водит пальцем по рыжему полу, как по песку. Ах вот почему она так замерла – Ваня её рисует.
Я уплываю в сон, так легко… Может быть, снова увижу ту весеннюю поляну. Что-то цепляется за подушку. Я поднимаю руку. Кольцо. Серебро давно потемнело, но чист и прозрачен хрусталь. И только в глубине его – тёмное пятнышко, похожее на остров посреди океана.