В первой комнате, которую можно было назвать и залой, и кухней, находились два человека. Это были работник капитана Уильяма Дрейка и какой-то незнакомец. Самого капитана тут не было. При виде незнакомца глаза флибустьера сверкнули, и зловещая улыбка появилась на его бледных губах.
Незнакомец сидел за столом, стоявшим посреди комнаты, и спокойно завтракал куском холодной говядины, приправленной перцем, запивая еду бордо, которое, скажем мимоходом, хотя и стало популярным в Париже только в царствование Людовика XV благодаря герцогу де Ришелье, возвратившемуся из Гиени, где он был губернатором, уже давно ценилось в Америке. Незнакомец был человеком довольно высокого роста, с бледным лицом, с чертами отшельника, худой, костлявый, угловатый, но его благородные манеры указывали на высокое положение в обществе, а простой и даже более чем скромный костюм напрасно старался замаскировать это положение.
При входе флибустьера, не поднимая головы, незнакомец искоса бросил взгляд из-под своих бархатных ресниц и снова занялся вкусным завтраком, стоявшим перед ним.
У флибустьеров все было общее; каждый брал у другого, дома тот был или нет, все, что ему было нужно, — оружие, порох, одежду, пищу, и тот, у кого делался этот заем, не должен был обижаться или выражать даже самое легкое недовольство. Подобная вольность в обращении с чужим имуществом не только допускалась и терпелась, но считалась даже правом, которым все пользовались без малейшего зазрения совести.
Монбар, осмотрев глазами комнату, взял стул и, бесцеремонно сев напротив незнакомца, сказал работнику:
— Подай мне завтрак, я голоден!
Работник, не позволяя себе ни малейшего замечания, тотчас повиновался. В одно мгновение, с чрезвычайным проворством он подал флибустьеру обильный завтрак, потом стал позади его стула, чтобы ему прислуживать.
— Друг мой, — небрежно сказал ему флибустьер, — благодарю, но я не люблю, чтобы кто-либо стоял позади меня, когда я ем. Ступай, встань перед дверью дома и не пускай сюда никого без моего приказания, — прибавил он, бросив на работника многозначительный взгляд. — Никого! Ты слышишь? — прибавил он, делая ударение на эти слова. — Если бы даже пришел сам твой господин. Ты меня понял?
— Понял, Монбар, — ответил работник и ушел.
При имени «Монбар» незнакомец чуть заметно вздрогнул, бросив тревожный взгляд на флибустьера, но тотчас взял себя в руки и принялся есть с величайшим спокойствием, по крайней мере внешним. Монбар в свою очередь расправлялся с завтраком, по-видимому ничуть не интересуясь сотрапезником, сидевшим напротив. Так продолжалось несколько минут. В комнате не слышалось никакого шума, кроме звона ножей и вилок, между тем как в душе каждого из сидящих за столом бушевали сильные страсти. Наконец Монбар поднял голову и посмотрел на незнакомца.