Вот наконец и лавка чинийского купца. Распахнутые двери, приветливый хозяин, прячущий в узких глаза куда больше понимания, чем этого хотелось бы халифу… то есть Клавдию. Еще в тот, первый, визит в полутемное царство необыкновенных вещей заметил халиф перстень удивительно тонкой работы, вырезанный из полупрозрачного зеленоватого камня. Перстень этот явно предназначался для узкого девичьего пальчика. И сейчас Гаруну аль-Рашиду более всего хотелось бы, чтобы он оказался впору прекрасной как сон Джамиле.
– Да благословит Аллах всесильный этот дворец красоты во все дни его жизни! – Такими были первые слова, произнесенные халифом в тот миг, когда он переступил порог самой желанной лавчонки.
– Здравствуй и ты, добрый Клавдий, – проговорила, улыбаясь, Джамиля. – Сегодня ты уже куда больше похож на моих соотечественников и лицом, и манерами, и даже словами.
– О изумруд моего сердца! – проговорил халиф, низко кланяясь девушке.
– Какие комнаты ты теперь собрался драпировать, достойнейший? И почему с тобой нет твоего оборотистого и хитрого управляющего?
– О прекраснейшая… Сегодня я не думал об украшении своего поместья. К порогу этого дворца красоты меня привлекло лишь одно желание – увидеть тебя, цветок моей страсти!
– Ты произносишь слова, способные вскружить голову даже самой сухой и печальной женщине… Ты заставляешь меня краснеть, иноземец… – Джамиля стыдливо опустила глаза, а щеки ее загорелись густым и жарким румянцем.
– Я не хочу никому кружить голову, о моя мечта… Лишь об одной тебе грежу я и днем и ночью, лишь одну тебя вижу я во всех девушках мира, лишь твой голос чудится мне…
– О Аллах милосердный! На нас смотрит дядя… Выбирай что-то, глупый Клавдий! Скорее! – прошептала девушка.
– Да пусть на нас смотрит весь мир, малышка! Ибо в моих желаниях нет ничего постыдного, мои намерения чисты и возвышенны, а мои чувства искренни. Но если ты этого хочешь, я буду делать вид, что я простой покупатель.
И чуть повысив голос, так, чтобы его могли слышать в лавке все, Клавдий, о да, именно Клавдий, произнес:
– Покажи мне, красавица, вон тот отрез… да-да, вон тот, крайний… я хочу сравнить цвет его с цветом того бархата, который выбрал для носовых платков, чтобы повесить их на двери…
Девушка повернулась к полкам, чтобы вытащить «тот самый отрез», но, услышав последние слова халифа, не удержалась и хихикнула. Сидящий в дальнем углу Алишер, не отрываясь от записей, лишь покачал головой, подумав: «Как же безголовы эти иноземцы, которые шьют из толстого бархата носовые платки, а потом, бараны, вешают их на дверь…»