– Но почему никто не встречает нас? Почему никто не сгибается в поклонах от радости при одном лишь лицезрении нашего прекрасного величества? И почему, о Аллах всесильный, закрыты эти чертовы двери? Неужели не слышно, что мы уже здесь?
– Постучи в дверь, владыка, – наконец решился подсказать ему один из рабов.
– Мы и сами это знаем, ничтожный, – процедил Абу-ль-Хасан, досадуя на себя за то, что не догадался сделать такой простой вещи.
Но ведь и стучать в двери можно по-разному. Абу-ль-Хасан замолотил в дверь обоими кулаками. Он бы и закричал что-то, но побоялся, что в его блестящем одеянии лопнет какая-нибудь важная мелочь. Увы, он отлично помнил, как вынужден был пробираться через просыпающийся город, поддерживая шаровары.
Наконец двери распахнулись. Первый советник дивана (ибо только он мог решать, впустить ли халифа в этот приют истинной мудрости) набрал полную грудь воздуха, чтобы, во всем следуя церемониалу, осведомиться, кто и зачем стучит в «ворота, дарующие знание». Но Абу-ль-Хасан не стал ничего ждать или слушать. Бесцеремонно оттолкнув первого советника, он пробурчал:
– Ну наконец-то! Наше величество могло и год провести под дверями, дожидаясь, когда никчемные тупые советники соизволят выйти встречать величайшего из властителей.
Захлопнулись двери и отсекли раздавшийся хохот четырех глоток.
Потрясенные же мудрецы молчали. О да, визирь успел их предупредить, что с этим шутом следует обращаться как с самим халифом. Они предполагали, что увидят надменного глупца, который будет решать государственные проблемы с решительностью лавочника, закупающего партию товара. Но действительность превзошла их самые страшные опасения.
Ибо то, что предстало их взорам, заставило затосковать о сухих, немногословных повелениях настоящего халифа. Да, его частенько ругали, но видели, что решения эти всегда идут на благо великой страны. Каких дров мог наломать этот сверкающий индюк, они не решались и представить. Но, увы, его повеления следовало бы исполнить так, как повеления великого Гаруна аль-Рашида. Эти слова визиря они преотлично запомнили и уж в них-то усомниться не могли.
– Ну, что молчите, мудрейшие? Рады небось, что наше величество почтило ваш приют убогости?
Изумление речью «халифа» было столь велико, что ни одного голоса со славословием в свой адрес Абу-ль-Хасан не услышал. Но он не знал, что должно быть иначе и потому принял ошарашенное молчание за выражение крайней почтительности.
– Да, видим-видим… Вы не помните себя от счастья. Ну что ж, пора решать. С кого начнем? Кто расскажет нам о положении на полях сражений?