– Нет… всю правду… скажу… вам я все скажу! – вскричал вдруг Петя, снова залившись слезами. – Я оченно боялся… они сказывать не велели… высечь… высечь хотят!..
– Кто они? – спросили в один голос барыня, Никитич и Авдотья.
– Тут вот барин такой… он послал меня сюда… сказывать не велел, – подхватил Петя, указывая рукою по направлению к дому Лыскова.
– Так и есть, сударыня! их дело: они его подослали! – воскликнул Никитич, оживляясь при этом известии до последнего суставчика. – Постой, брат, где же они тебя нашли? – подхватил он, выставляя свой палец, который разделял, казалось, волнение самого Никитича и двигался сам собою, как огромная пружина, – откуда ты к ним-то зашел, а? Надо, сударыня… – тут он обратился к помещице, – надо повести дело мимо Лыскова. Плюньте на них, сударыня! Надо, примерно, обойти их… лучше будет.
– Да, лучше, если б не связываться!.. – проговорила взволнованная Ольга Ивановна. – Скажи мне, мой милый, не бойся, тебя никто здесь не тронет – скажи, откуда ты к ним пришел?
– А вот оттуда… – сказал мальчик, указывая на конец деревни.
– Земля Бабакина! – произнес Никитич с некоторою торжественностью.
– Бабакинская! – подтвердила Авдотья.
– Что ж? там тебя и нашел этот барин-то, а? – спросил Никитич.
– Нет, – возразил несколько успокоенный Петя, – я собак запужался, в ригу попал к мужику, вот там… с краю… у огорода первая… Он взял да привел меня в деревню; к старосте вести хотел… да другой не пустил… они меня к барину-то послали… а барин сюда.
– Позвольте, сударыня, не извольте ничего… то есть, примерно, никаких, то есть, сумлений. Я сейчас все дело разведаю, – суетливо говорил управитель и поспешно заковылял вон из сада.
Полчаса спустя – время, которое употреблено было Ольгой Ивановной, чтоб окончательно обнадежить и успокоить мальчика, – Авдотья доложила, что Никитич ждет в саду с бабакинским старостой. Ольга Ивановна велела Пете следовать за собою и поспешила выйти. Никитич обо всем разведал. Прежде всего он бросился в ригу, указанную мальчиком, и так напугал мужика, что тот тотчас же во всем признался; потом Никитич пустился к старосте. Староста, узнавший обо всем случившемся через бабу, которая в свою очередь проведала о бродяге от Якова Васильевича, принял сначала Никитича очень грубо и от всего отпирался. Никитич начал с того, что выставил на вид сознание мужика, а потом сказал, что хуже будет, хуже затаскают и старосту и всех бабакинских мужиков, когда барыня подаст прошение в суд: бабакинским мужикам тогда не отделаться; барина нет; их просто заедят тогда; Ольга Ивановна уж начала писать прошение; все улики налицо: и мальчик и мужик, к которому зашел он в ригу. Бабакинский староста подался на эти последние резоны; он позвал удивленного Федула, позвал Якова Васильевича и стал их допрашивать; сначала оба напрямик во всем отклепались: «и знать не знаем и ведать не ведаем!», потом тут же, в один голос, сознались во всем. Делать было нечего. Бабакинский староста пошел к Ольге Ивановне, чтобы взять бродягу и вести его к становому. При этом известии Петя отчаянно бросился в ноги доброй барыне.