– Сейчас еще будет народ; Анисья Петровна послала! Эх, Федор Иваныч, совсем не то вы делаете! воду только зря теряете! – подхватил Андрей, вырывая ведра с водою у Егора и ставя их наземь, – тут водой ничего не сделаешь: добре уж сильно разгорелось! надо растащить амбар-то. Эй, ребята!.. Егор! – закричал он, обращаясь к горбуну и работникам, – живей лестницу… да веревок… лестницу!..
Работники побежали; Егор пустился за ними; но, сделав шагов двадцать, он остановился, крикнул, чтоб несли скорее веревки и лестницу, и вернулся назад. Встретившись с Иваном, который, привязав лошадей, направлялся бегом к амбару, горбун откинулся в сторону.
– С чего ж это загорелось-то? – спрашивал между тем Андрей, осматривая здание и выискивая удобное место для постановки лестницы, – здесь, кажись, никто не живет; с чего ж так?
– Подожгли, – возразил нетвердым голосом Карякин, – подожгли – это верно; вот и собака отравлена.
– Что вы, батюшка? может ли быть?
– Там еще другая собака, никак и та отравлена! – подхватил Иван, останавливаясь подле Андрея, – сейчас мимо шел, лежит, не ворохнется…
В эту минуту явились веревки и лестница. Андрей приставил ее к углу пылавшего здания, сунул за пояс веревки и быстро полез к кровле.
– Ваня! – крикнул он, – возьми топор, полезай скорей за мною… прежде всего стропилы подрубить надо: легче будет бревна растаскивать… А вы[121], – как только кину веревку, тащите бревно, в какую сторону укажу…
Едва Иван очутился подле Андрея, Егор подвернулся к Карякину и начал ему что-то нашептывать; глаза горбуна не переставали кивать на Ивана, который между тем работал за четверых и то заслонялся дымом, то освещался пламенем. Внимание Карякина скоро, однако ж, отвлекли новые мужики, прискакавшие из Панфиловки; по степи кое-где слышался торопливый топот коней и приближавшиеся голоса; набат все еще звучал в отдалении.
– Ребята! нет ли лома? – прокричал Андрей.
Но дело обошлось без лома; стропила, подгоревшие в одних углах, в другом месте подрубленные Андреем и Иваном, рухнули с ужасным треском во внутренность здания, увлекая с собою дрань и доски. Черный дым и хлопья пепла повалили отовсюду; усадьба погрузилась в темноту, которая казалась чернее самой ночи; но пламя, подживленное новым материалом и не встречая теперь препятствия, вскоре поднялось высоким столбом над амбаром и снова ярко озарило усадьбу.
– Нет, моченьки нет, больно жарко! – крикнул Андрей, тщетно старавшийся обвязать веревкой конец верхнего бревна, – очень уж донимает… ничего не сделаешь!.. Иван даже все волосы сжег… Надо будет ломать с середины… народу теперь много… Шабаш, Ваня!..