Сазонов был общителен и в то же время одинок. В дружбу он не верил. За всю свою жизнь, целью которой всегда оставалась большая удача, нечто вроде дружеского чувства Сазонов питал только к немолодому уже десятнику. Но кончилось это скверно. Спасаясь от тюрьмы, Сазонов выложил на следствии, а затем и на суде все, что знал о своем покровителе.
Не было у него друзей и на фронте. Щеголеватый ординарец считал себя неизмеримо выше остальных солдат и сержантов, чья жизнь была тяжела и всегда висела на волоске. Даже на офицеров — командиров рот и взводов — Сазонов посматривал свысока. Жилось им куда труднее, чем ординарцу начальника штаба полка. Звездочки на погонах не защищали их от дождя, холода, зноя, превращали в первую мишень врага. Зато немногие старшие офицеры — командир полка, его заместители и начальник штаба — были для Сазонова недосягаемы. Любой из них мог лишить его тепла и относительного покоя, вернуть к ненавистной окопной жизни. Так и прошел Сазонов войну без истинного друга.
Зато у него выработалась за это время приятная улыбка и открытый, честный взгляд готового услужить бравого сержанта. Постоянно застегнутый на все пуговицы не только внешне, но и духовно, он оставался одинок в большой полковой семье, где дружба завязывалась и проверялась так же скоро, как и разлучала друзей опасная солдатская жизнь. После войны Сазонов избегал встреч со своими однополчанами. Ведь они-то знали, как он «воевал в конной разведке»…
Одно Сазонов твердо знал: нельзя жить без полезных связей. Такие связи участковый завязывал в поселке легко, как узелки на веревочке. Попался ему с пойманной семгой заместитель начальника строительства. Сазонов составил акт о ловле семги в нерестилище и вежливо, но твердо предупредил его, что придется ответить за нарушение закона. Несколько раз подстерегала участкового на улице обеспокоенная жена замначальника. Подолгу уговаривала она Сазонова, объясняла, что муж ее новый человек в Заполярье, никак он не думал и прочее такое. Сазонов слушал ее все с той же приятной улыбкой и молчал. Но когда к нему обратился сам замначальника, Сазонов вздохнул и с видом человека, испытывающего почти физические страдания от своего поступка, отдал ему злополучный акт. Так же поступил он с сыном главного инженера, завмагом…
Узелков на веревочке становилось все больше. Сазонова хвалили все чаще. И никто не хвалил его за служебное рвение и честность так горячо, как пойманные им и помилованные браконьеры. Строгость участкового они испытали на себе и считали, что она заслуживает всяческого одобрения и поощрения. А честность? Что ж, честность! Любой из них полагал, что это высокое чувство выражается в каждом случае по-своему и что бесчестно было бы участковому портить им служебную репутацию, быть может, даже жизнь из-за такого пустяка, как какая-то семга.