— Здесь?
— Здесь, в этой квартире, около двенадцати часов дня. Мы очень надеемся, что вы поможете нам.
— Конечно. Пожалуйста, я к вашим услугам.
Проходим к креслам, садимся друг против друга.
— Вы хорошо знали Лещенко? — спрашиваю я.
— Хорошо ли я его знал? Да, конечно, мы были друзьями.
— Что вы можете сказать о нем?
— Замечательный был человек. Просто замечательный. Скромный, честный, добрый.
— У него были близкие? Наследники?
— Нет, он жил один. Наследников тоже не было — насколько я знаю.
— Простите, Константин Кириллович, были ли у покойного близкие ему женщины? Или — женщина?
— Арвид Петрович был немолодым человеком. Кроме того, он был фанатиком, неисправимым, упорным фанатиком собирательства, фанатиком в лучшем смысле этого слова. Нет, женщины его не интересовали. Единственная женщина, которая к нему приходила, — старушка домработница.
— Кстати, вы знаете ее адрес?
— Точного адреса я не знаю, кажется, живет где-то на Охте.
— Может быть, все-таки какая-то женщина у Лещенко была, но он скрывал это от вас?
— Зачем же ему было это скрывать? Наоборот, он рассказал бы мне об этом. Да и… Лещенко не чувствовал себя одиноким. У него были монеты, они скрашивали ему одиночество.
— В таком случае уточню: не было ли у него знакомых по имени Елизавета или Екатерина?
— Нет, никогда о таких не слышал.
— Может быть, с похожим именем?
— Не похожим — ничего не знаю о такой. Собственно, почему вы об этом спрашиваете?
— Есть показания свидетелей, слышавших, что это имя употреблялось в связи с Лещенко.
— Что, именно Екатерина или Елизавета?
— Да, или похожее имя.
— Странно. Никогда не слышал…
— Теперь и мне это кажется странным. — Вспоминаю показания Станкевич. Нет, подозревать ее в неискренности у меня нет оснований.
— Видите ли, в этом отношении… — Уваров медлит. — В этом отношении многие не понимали Арвида Петровича.
— В каком именно «отношении»?
— Я имею в виду… как бы это выразиться, ну, скажем, в отношении к жизни. Нет, в двух словах это не объяснишь.
— И все-таки попробуйте, Константин Кириллович.
— Попробую, Юлия Сергеевна, скажите честно — вы разбираетесь в нумизматике?
— Признаться, не очень, ко надеюсь на вашу помощь.
— Попробую помочь, если смогу. Видите ли, к коллекционерам монет, нумизматам, люди испытывают устойчивое предубеждение. Мол, все они миллионеры, сидят на золотых мешках, шагу не сделают без выгоды для себя. И никто не вспомнит о простой вещи — для кого же, в конце концов, собирает свои монеты коллекционер? Для себя? Да нет же. В конечном счете все его, как выражается молва, «богатства» перейдут обществу. Естественно, я имею в виду настоящих коллекционеров. Коллекционер бережлив в расходах, часто отказывает себе в самом необходимом, чтобы приобрести ту или иную монету. Видите ли, настоящая большая коллекция — это своего рода симфония. Иногда для совершенства этой симфонии не хватает всего одной ноты, одной-единственной монеты — и как же трудно бывает эту ноту подобрать. И композитор, то есть собиратель, готов на все. А пересуды идут, и то, что человек не вечен, — забывается. И вот — нет Арвида Петровича. Без всякого преувеличения могу сказать: это был маэстро, непревзойденнейший маэстро нумизматики. — Уваров замолчал, сцепив пальцы. Может быть, он прав в отношении женщин. Но не могла же Станкевич выдумать эту Елизавету.