ИЗ ДНЕВНИКА: 14 ноября 1941 года
«Хоронили отца Люси Августина Павловича. Горько было смотреть на Люсю и его маму, Розалию Мартыновну. Она плакала навзрыд, прижавшись к сыну. А он обнял мать огромной рукой».
ИЗ ДНЕВНИКА: 20 ноября 1941 года
«Сегодня в пятый раз сокращаются продовольственные нормы. Военный совет фронта принял решение рабочим выдавать 250 граммов хлеба в день, а служащим, иждивенцам и детям – 125 граммов. Это уже точно голод, чувствуем на себе.
Пошла неделя, как мы работаем на шпиле. Тянем наверх лебедку и тросы, готовим блоки для подвески. Подвозим шаровую (корабельного цвета) краску. Морозы начинают крепчать, а силы сдавать. Все труднее и труднее подниматься по колокольне к фонарику: ноги дрожат, сердце из груди выскакивает. А главный штурм и выход наружу по трапу к ангелу еще впереди. Сторож Максимыч старается для нас: ловит голубей и ворон. Мясо голубей нежное и вкусное, вороны пожестче. Два сына Максимыча погибли на фронте. Жалко старика, но с его помощью ноги пока носят.
Оборудовали себе жилище под лестничными маршами, ведущими на колокольню. Здесь никакие бомбы и снаряды не достанут. Расположились на могилах, прямо на надгробных плитах сына Петра Первого царевича Алексея, его жены принцессы Шарлотты и родной сестры Петра Марии. Обили вход в закуток досками и войлоком, хорошо утеплились, сделали внизу лаз, как в собачьей будке, чтобы меньше тепло уходило. Поставили печурку-буржуйку, а трубу от печи вывели на улицу через главный вход. Надгробные плиты застелили досками. Из разрушенного рядом жилого дома принесли широкий матрац, а из своего дома – спальные мешки. Теперь не будем попусту тратить силы на переходы домой и обратно – ночуем в крепости».
1 декабря я, Алоиз Земба и 60-летний инженер Леонид Александрович Жуковский, руководивший нашими работами, впервые вместе поднимаемся к выходному окошку-лазу с целью разведки и планирования дальнейших работ.
Особенно тяжело Жуковскому. За весь долгий подъем он не проронил ни единого слова, стараясь дышать равномерно, не сбивать дыхания. Внутри колокольни висят на тросах тяжелые противовесы-гири часового механизма курантов. Оконные стекла выбиты, на ступенях лежит снег, принесенный ветром. Он похрустывает под ногами, пугая голубей, перелетающих с балки на балку все выше и выше.
Алоизу тоже тяжело, у него цинга, щеки запали, в глазах нездоровый блеск. На первой открытой колокольне от сильного порыва ветра он надолго закашлялся. Мороз под сорок градусов. Ветер обжигает лица, затрудняет дыхание. Большой колокол и еще несколько колоколов поменьше – клавиатура курантов – издают странные гудящие звуки.