Джош, сын собирателя, работал инструктором на детской базе отдыха в Каламазу. Как и его мать (которая набивала холодильник коллекционера готовыми замороженными обедами тридцать лет кряду, последние двадцать шесть из которых была с ним в разводе), он всегда поступал правильно. В десятилетнем возрасте выращивал кабачки на материнской лужайке за домом, чтобы раздавать их поштучно благотворительным кухням в Сент-Питерсберге. На прогулках всегда подбирал мусор, многократно использовал полиэтиленовые пакеты и ежемесячно отправлял авиапочтой в Ламу написанные брайлем письма на полстранички, перегруженные восклицательными знаками и не содержащие ни одной толковой фразы: «Привет, папа! В Мичигане все супер! У тебя в Кении наверняка жарища! Поздравляю с Днем труда! Горячо люблю!».
Но в этом месяце письмо оказалось совершенно другим.
«Дорогой папа! – говорилось в нем. – Я вступил в Корпус мира! Еду работать в Уганду на три года! И знаешь что еще? Ни за что не догадаешься! Первым делом нагряну к тебе в гости! Читал в новостях, что ты творишь чудеса. „Хьюманитэриан“ даже пропечатал тебя на обложке! Горжусь! До скорого!»
На шестое утро Джош спрыгнул с водного такси. Первым делом он потребовал отчета: почему здесь так мало делается для больных, которые толпились в тени за кибандой.
– Боже ты мой! – восклицал он, намазывая предплечья толстым слоем крема от загара. – Люди страдают! А эти несчастные сироты! – Он склонился над тремя мальчиками из племени кикуйю. – У них ведь лица сплошь облеплены какими-то мошками!
До чего же непривычно было оказаться под одной крышей с сыном и натыкаться в ванной на его бритву. Слышать, как он расстегивает молнии необъятных матерчатых сумок, как негодует («Разве можно кормить собаку креветками?»), как заглатывает сок папайи, чистит кастрюли, протирает рабочие поверхности, – что за субъект поселился у него в хижине? Откуда такой взялся?
Коллекционер всегда подозревал, что совершенно не знает своего сына. Джош воспитывался матерью, в детстве предпочитал ходить на бейсбольную площадку, а не к морю, стряпней интересовался больше, чем конхиологией. И вот ему стукнуло тридцать. Он фонтанировал энергией, благими помыслами и… глупостью. Этакий золотистый ретривер: высунув язык и задыхаясь, бежит за брошенной палкой, лезет из кожи вон, чтобы всем угодить. Израсходовал двухдневный запас питьевой воды, чтобы выкупать тех мальчишек из племени кикуйю. Отдал семьдесят шиллингов за корзину из сизаля, которой красная цена – семь. Непременно всучал посетителям гостинцы – бананы для жарки или галеты, завернутые в бумажку и перевязанные шерстяной нитью.