Они опустились на колени. Над головой остриями ножей сверкали злые белые звезды.
Приложи ухо вот сюда, шепнул он.
Слова растворились в ледяном воздухе. Прильнув к исклеванному дятлом стволу, они слушали, глядя друг на друга. Через минуту она услышала… услышала нечто вроде протяжного, усталого вздоха. Это ее поразило. Прошла еще минута – и вздох повторился.
Хочешь – посмотрим, зашептал охотник, только осторожно. Он хоть и в спячке, но может проснуться даже от хруста сухой ветки.
Он принялся раскапывать снег. Девушка застыла с открытым ртом и во все глаза наблюдала за происходящим. Наклонившись, охотник откидывал снег себе за спину. Вырыв яму примерно метровой глубины, он докопался до толстой корки льда, закрывающей вход в дупло. Аккуратно отколол куски льда, отложил их в сторону. Отверстие было темным, как лаз в черный грот подземного мира. На нее дохнуло запахом медведя… запахом мокрой псины, запахом лесных грибов. Охотник разворошил охапку листьев. Под ней обнаружился черный мех.
На спине лежит, прошептал охотник, это его брюхо. А вот тут передние лапы. Он указал куда-то вверх.
Придерживаясь за его плечо, она опустилась на колени прямо в снег. У нее приоткрылся рот, широко распахнутые глаза не смели моргнуть. В небе таяла падающая звезда.
Хочу его потрогать. Среди молчания голых кедров голос ее прозвучал резкой, чужеродной нотой.
Тише ты, шикнул он, не кричи. И помотал головой: нельзя.
На одну секунду!
Нет! – прошипел он. Спятила, что ли?
Он стряхнул со своего плеча ее руку. Зубами она стянула варежку с другой руки и потянулась к зверю. Охотник хотел этому помешать, но потерял равновесие и упал, схватив лишь ее варежку. А теперь в ужасе смотрел, как она кладет ладони с широко расставленными пальцами на покрытую густой шерстью грудину медведя. А после, наклонившись, она вдруг прильнула губами к шкуре зверя. Шерсть щекотала ей лицо, она чувствовала, как подрагивают медвежьи ребра, как в легкие входит воздух, как бежит по венам кровь.
Хочешь знать, что ему снится? – спросила она. Ее голос эхом отозвался где-то в искореженных сучьях дерева. Охотник достал нож.
Ему снится лето. Ежевика, форель. Снится, как он чешет бока о речную гальку.
Когда они вернулись в хижину и охотник затопил камин, она сказала: вот бы залезть к нему в берлогу. Чтобы он обхватил меня лапами. А я бы притянула его к себе за уши и целовала в закрытые глаза.
Охотник смотрел, как огонь пожирает дрова. Три года он ждал этого момента. Три года мечтал о ней, глядя на огонь. Но почему-то реальность разошлась с ожиданием. Он ждал охоты, наподобие той, когда ты часами утопаешь в грязи с карабином в руках и высматриваешь голову сохатого, которая расчерчивает рогами небо. А после выстрела все стадо с шумным вздохом уносится вниз по склону. К неопределенности он не привык; другое дело, когда выстрелил, подобрал дичь – и будь доволен. Но в этот раз все обернулось иначе. Он не мог принимать никаких решений: той пули, которую можно выпустить, а можно оставить в стволе, у него не было. Пуля затерялась где-то в прошлом, когда он был на три года моложе и стоял у окна христианской церкви, прижатый к стеклу ветром или какой-то еще более могущественной силой.