Специалисты в лабораторных халатах трудятся над ребрами самой крупной особи, извлекая в конце концов что-то похожее на сердце – громаду поперечно-полосатых мышц, собранную в клапан на конце. Лишь вчетвером им удалось перекатить этот ком на песок. Джозеф дивится его величине; возможно, у этого кашалота большое сердце или, может, у всех кашалотов такие огромные сердца, но это размером с самоходную газонокосилку. Протоки внутри настолько велики, что в них можно просунуть голову. Один из специалистов проткнул сердце иглой, взял пробу ткани и поместил в контейнер. Его коллеги уже снова копошатся в полости кашалота, слышится звук включенной пилы. Специалист со шприцем присоединяется к остальным. От лежащего на песке сердца поднимается легкий пар.
В лесу на дюнах Джозеф находит женщину из полиции – та подкрепляется сэндвичем.
– Это сердце? – спрашивает он. – То, что они там оставили?
Она кивает:
– Думаю, да. Теперь они займутся легкими. Надо проверить, нет ли там инфекции.
– А что сделают с сердцами?
– Сожгут, наверное. Все сожгут. Чтобы запаха не было.
Он копает весь день. Место выбирает скрытое лесом, на холме, с видом на западную границу хозяйского дома и полосу лужайки. У себя за спиной сквозь лесные заросли он видит лишь океан, мерцающий между верхушками деревьев. Даже в сумерках он все еще работает в белом пятне света, поставив фонарь чуть в стороне. Грунт здесь песчаный, влажный, но копать тяжело – очень много валунов и корневищ. Такое чувство, будто по груди расползаются трещины. Когда он кладет лопату, пальцы не разгибаются. Мало-помалу яма начинает скрывать Джозефа; землю он выбрасывает наверх.
Глубокой ночью, с брезентом, лопатой, пилой, а также ручной лебедкой, хранящейся под задним сиденьем хозяйского пикапа, он, тихонько бренча этими железками, едет по лужайке за домом, а потом по узкой тропинке до пляжа. В свете фар березовая рощица с пострадавшими от шторма подвязанными стволами напоминает связки переломанных костей; ветки царапают бока пикапа.
К югу от четырех кашалотов теплятся два костра, но к северу, возле самки, никого нет, и ему не составляет труда проехать мимо выброшенного приливом мотка водорослей во тьму, где у подножия дюн лежит обезглавленная махина, похожая на корпус судна после кораблекрушения.
Вокруг – внутренности и жир. По всему пляжу вереницей тянутся кишки. С фонариком в зубах он изучает сквозь гигантские ребра внутреннее строение кашалота: во чреве все влажное, затененное и перемешанное. В нескольких ярдах гигантским валуном лежит на песке сердце. Крабы отрывают бляшки от его боков, в тени возятся чайки.