— Сам не знаю.
— Коли не знаешь, возвращайся во Францию и подписывай не раздумывая контракт, который тебе предложат в театре Порт-Сен-Мартен или в театре Ренессанс. Я знаю, что ты поступишь по-своему и что ты будешь на меня сердиться и уже сердишься, но ты не первый из тех, кого я вижу, как они приезжают сюда и потом катятся вниз, потеряв равновесие.
Ведь ты-то решился крепко держать руль? Тогда давай действуй… Или предпочитаешь играть Ромео и Джульетту? В таком случае good night[4], старик. Бармен!
— Нет, я плачу…
— Я тебя столько сегодня ругал, что имею право заплатить за то, что мы выпили. Ну что же она тебе рассказывает, твоя малышка? Естественно, разведенная… К этому возрасту они все разводились хотя бы один раз.
— Почему обязательно Кэй должна быть разведенной?
— Она немало помыкалась по свету, не так ли? А теперь она ищет, где бросить якорь.
— Ты ошибаешься, уверяю тебя.
Он не мог больше сдерживаться, ибо чувствовал, что уже не в силах продолжать предавать Кэй.
— Ты умеешь плавать?
— Немного.
— Допустим, что немного. Иначе говоря, способен выбраться, если упадешь в спокойную и не очень холодную воду. Ну а если в это же самое время какой-то безумец бьется в воде и цепляется за тебя изо всех сил? А? Как тогда? Отвечай!
Он знаком попросил налить еще.
— Вот так, старик! Она будет биться в воде, поверь мне. И вы оба пойдете ко дну. Еще позавчера, когда мы расстались, я не хотел тебе этого говорить, поскольку у тебя был такой вид, что казалось, ты готов был поссориться из-за любого пустяка. Сегодня ты явно более разумен.
Комб чувствовал себя задетым и стал покусывать губы.
— Понимаешь, когда я увидел, как ты вчера с молитвенным видом засовывал свою монетку в щель музыкального ящика… и ждал, когда заиграет пластинка, с лицом девицы, млеющей от восторга при виде обожаемого киноактера… Нет, старик, негоже так себя вести ни тебе, ни всем нам, которые живут этим бизнесом и знают, как эти вещи делать! Итак, позволь мне повторить тебе последний раз как другу, которого я люблю: ты пропащий человек, Франсуа.
Им принесли сдачу. Ложье взял ее, опустошил залпом свой стакан, отсчитал чаевые и встал.
— Ты в какую сторону?
— Я иду домой.
— А дом твой где-то у черта на куличках. Там у тебя нет даже телефона. Как же, по-твоему, продюсеры смогут тебя разыскать?
Они вышли друг за другом, постояли немного на Мэдисон-авеню, швейцар ждал их знака, чтобы открыть им дверцу такси.
— Видишь ли, друг мой, у нас во Франции обычно делают всего лишь один раз попытку испытать свой шанс, а здесь можно делать и две, и три попытки. Но нельзя, конечно, перегибать палку. Я могу тебе рассказать о пташечках, которые начинали как Show girl или как машинистки в шестнадцать лет, в восемнадцать они уже разъезжали в «роллс-ройсах», а в двадцать два снова шли на сцену статистками и начинали с нуля. Я знавал и таких, которые по два-три раза испытывали свою судьбу, заново принимались заниматься бизнесом, уже имея в прошлом и особняк на Парк-авеню, и яхту во Флориде. А кое-кому удавалось выйти снова замуж или жениться весьма удачно. Есть ли у нее хотя бы драгоценности?