— Послушай, Франсуа!
— Да.
— Этой ночью…
Он ждал. Он знал, что она сейчас скажет:
— Я чуть было не позвонила тебе второй раз. Прости, если я ошибалась. Но у меня впечатление, что кто-то находился в комнате.
Они не смотрели друг на друга. Это ему напоминало вчерашнюю поездку в такси.
— Ответь. Я не буду сердиться. Хотя, конечно… В нашей комнате…
Он проронил почти сухо:
— Да, кое-кто находился.
— Я это знала. Вот почему я не решилась позвонить еще раз, Франсуа.
Нет! Он не хотел сцены. Он был сейчас настолько выше всего этого! И этой руки, судорожно сжимающей его руку, и этих всхлипываний, которые вот-вот разразятся потоком слез.
Он терял терпение. Ему хотелось поскорее прийти к концу. В общем, это как во сне: идешь, идешь по нескончаемой дороге, и все время кажется, что вот она, уже совсем близка цель, а оказывается, что нужно еще одолеть один, может быть, последний подъем.
Хватит ли у него силы духа?
Она должна замолчать. Надо, чтобы кто-нибудь вместо него сказал ей, чтобы она замолчала. Он этого не мог сделать. Ей представляется, что она-то уже достигла цели и сочла, что того, что есть, вполне достаточно, а он, пока ее здесь не было, проделал огромный и долгий путь.
Она прошептала:
— И ты мог так поступить, Франсуа?
— Да.
Ответил он зло, потому что сердился на нее за то, что она не может ждать и дожидаться того чудесного мгновения, которое он ей подготовил.
— Никогда бы не поверила, что я еще способна ревновать. Я знаю, конечно, что не имею на это права…
Он заметил ярко освещенные стекла той сосисочной, в которой они встретились, и приказал шоферу остановиться.
Разве такой прием она ожидала по возвращении? Он понимал, что она разочарована и готова расплакаться, но не в силах был поступить иначе и повторил:
— Пошли.
Она последовала за ним, покорная, встревоженная, заинтригованная новой тайной, которую она чувствовала в нем. Он тогда сказал:
— Мы перекусим здесь и вернемся домой.
Он заказал, не спрашивая ее, яичницу с беконом и, не дожидаясь, пока она достанет свой портсигар, потребовал для нее пачку ее любимых сигарет.
Начала ли она наконец понимать, что он пока еще не мог ничего сказать?
— Мне, Франсуа, особенно неприятно то, что это было в ту самую ночь, когда я была так счастлива, сообщая тебе о моем приезде…
Ей могло показаться, что он смотрит на нее очень холодно, что никогда еще не смотрел на нее так холодно, даже в первый день, правильнее сказать, в первую ночь, когда они встретились на этом самом месте.
— Но почему ты так поступил?
— Не знаю. Из-за тебя.
— Что ты этим хочешь сказать?