Она ударила его в грудь, словно волна, и развернула боком к тротуару.
Он был молод, слишком молод, и зеркало Реты все еще стояло у него перед глазами, но он был фильтром, а для фильтра пройти мимо так же физически невозможно, как для обычного человека — не дышать.
И он пошел туда, куда тянула его эта боль, пошел вдоль спящих темных домов и деревьев с широкими листьями, туда, где четкая пунктирная линия горящих вдоль приморского проспекта фонарей прерывалась темным провалом.
Туда, где прямо на асфальте сидел человек.
Вернее, не на асфальте, а на узком придорожном бордюрчике, у края газона. Сидел он, скорчившись, подтянув колени к груди и обхватив себя руками за плечи, словно было ему холодно этой жаркой летней ночью. Был он молод и худ, лбом вжимался в сплетение рук, рассыпав короткие светлые волосы по острым коленкам. Он не был похож на страдальца. Он даже на бродягу не был он похож — слишком чистенький и ухоженный, слишком спокойный. Просто перебравший богатенький юнец, теплой южной ночью прикорнувший прямо у моря — так мог бы подумать любой человек, его увидевший. Человек.
Но не фильтр.
Юлли машинально провел рукой по поясу, нащупывая локатор. И наткнулся пальцами лишь на оборванные ремешки, — как же он забыл, что локатор срезало еще на той неделе шальным метеоритом. Да и браслеты с него сняли все, и те, что за усиление отвечали — тоже, а это значит…
Это значит, что боль не была усилена. Ни на йоту.
Юлли был молод.
Не только сейчас и не только внешне, вообще — молод, слишком молод для хорошего фильтра, и он никогда не встречался с таким, только слышал, что такое бывает, да и то — не особенно веря, и запястья его были пусты, да и зеркало Реты… И даже если бы не это все — тут работа не для восторженных салаг, все равно что деревенскому фельдшеру вдруг заняться нейрохирургией или среднему учителю физики — ремонтировать забарахливший реактор.
Не место здесь безбраслетным дилетантам.
И все же…
И все же был он — фильтром. А для фильтра пройти мимо — все равно, что не дышать…
Он подошел бесшумно, не потревожив ни одной молекулы ночного воздуха, как умеют ходить только фильтры и та, о которой за последнее время стали уже забывать. Остановился в паре шагов. Присел на корточки, касаясь асфальта кончиками пальцев опущенных рук.
Впервые в жизни он не знал, что делать дальше.
Люди чувствуют взгляд, особенно взгляд в упор.
И не только люди…
Смуглые пальцы сжались, сминая белую ткань. И из-под белой — ослепительно белой — челки полыхнуло холодным неоном, когда Синеглазая Смерть вскинула голову. И тут же новая тугая волна боли ударила его под ребра, перехватив дыхание и разом поставив на ноги. Голубые всполохи взметнулись до самых звезд, осыпая все вокруг сухим световым дождем, когда засмеялась она, запрокинув голову и обхватив руками острые коленки. И смех этот был больше похож на рычание.