Ночью две прикрытые вуалями тени вышли из дворца и направились к крепостным стенам, где жила чернокнижница. Та, взяв жабу и обвернув ее красной сутаной, надела на нее корону и нарекла «Жильбером». Дамы стали колоть ее длинными иголками, затем, тщательно перемешав кровь и сердце жабы с воском, они изготовили фигурку, которую медленно растопили в огне костра. Но, наверное, они боролись с кем-то более могучим, чем они сами, так как получили ответный удар и были как в лихорадке. В долине Иозафата прокаженные преследовали их, закидывая камнями. Они возвратились утром, охваченные ужасом, и тут же слегли.
Когда королю Ги сообщили об этом, он позвал своего карлика Зейнеддина (как и все государи, он не доверял своим советникам и, чтобы получить достоверные сведения о происходящем, прибегал к помощи этого выродка, злого и чрезвычайно хитрого). Этот карлик проделал в обивке стен отверстия и стал свидетелем драки между принцессами. Он обо всем сообщил королю, передал все жесты и слова. И король опечалился, так как он был добрым отцом.
— Кажется, — заключил он, — весна действует на этих дам. Бертильда хорошо сделала бы, если бы уединилась на горе Кармель. А я потороплю свадьбу Анны. Но что это за история девушки — воплощения Огня, которая доставляет столько неприятностей?
Вдруг раздались звуки труб и дудок: на площадь выезжал отряд рыцарей. Этот шум возвещал о приезде гостя, почти такого же грозного, как голод или нашествие врагов, — Гуго Монферратского! Король в отчаянии заметался. Карлик побежал за скипетром и державой. Затем взобрался на сундук, надел тиару на голову своего повелителя и вцепился в краешек его плаща. Ги де Лузиньян быстрым шагом прошел в тронный зал, где благодаря атрибутам королевской власти и витражам чувствовал себя лучше, готовым к нападению и защите.
Гуго Монферратский взбежал по лестнице, за ним следовали командоры и какой-то прелат-паломник. Он принес ужасную новость, которую уже знала вся пустыня, но не канцлеры короля: Рено, принц страны за рекой Иордан, захватил направлявшийся в Мекку караван и пленил мусульманскую принцессу… сестру дамасского эмира. Это объединило Дамасск и Баодад… вероятно, будет война!
— Господи! — воскликнул король Ги. — Что сделали такого… что мы натворили, чтобы заслужить это? Этот Рено всегда был отъявленным разбойником. Пусть он вернет принцессу ее брату. Мы отказываемся от него. Ну что еще?
Великий Магистр гневно возмущался, от звука его голоса дрожали стекла и даже пажи. Речь, конечно же, шла не об отдельном преступлении: все королевство должно покаяться. Этот город стал вторым Вавилоном! Нравы христиан оскорбляли неверных, которые по крайней мере воздерживаются от крепких напитков; бароны содержали в гаремах девушек-христианок, которые чахли в рабстве; и вот теперь самый младший сын в дворянской семье, разрушая и сжигая все, добивался при помощи секиры королевства. Принцы Эдесы, Тортосы и Арамеи прожигали свою жизнь в полной апатии и разладах между собой. Эти солдаты Христа, одетые в шелка, выдергивали себе брови и использовали мускус циветы.