Руководящий турниром маркиз де Селеси зачитал правила великосветских поединков на ристалищах; праздник устраивался в честь дочери короля, принцессы Анны де Лузиньян. «Слава дамам! Каждый рыцарь будет сражаться за свою веру, славу и свою избранницу».
Рыцари поклялись не применять ни колдовских чар, ни запрещенных ударов. Они не будут носить ни зашитые в камзолы заклинания, ни оружия, вложенного демонами в их ножны: подобное выглядело бы бесчестным и грустным. Наконец, они будут сражаться до крови, а в особом случае — до смерти. Доспехи и конь побежденного переходят к победителю. Можно было вызвать на бой нескольких соперников, ударив копьем по их щитам. Победитель особых поединков избирает свою королеву, и та увенчает венком принца схваток.
Публика знала, что честь быть королевой принадлежит Анне, и аплодировала ей.
На первой галерее оставалась пустой лишь одна ложа, ее малиновые занавески были подняты. Небо над Иерушалаимом походило на купол из раскаленного сапфира. От пестрой толпы к бархатному занавесу поднимался тяжелый запах ладана, пота, благовоний, грязи. Внизу тамплиеры в бронзовых шлемах образовали три ряда. Вся Сарациния прибыла сюда: эмиры в халатах из редких тканей и чалмах с султаном, украшенных жемчугом и атрибутикой — серповидными ножами. Абд-эль-Малек сидел в своей жесткой золотисто-пурпурной кольчуге. Он поднял глаза и, ослепленный, опустил их. На обитом золотом троне он заметил скрывающееся в тускло-золотом одеянии привидение: Саламандра сдержала слово — она пришла на ристалище.
Снова зазвучали трубы, и по знаку короля Анна махнула своим кружевным шарфом.
Праздник открыл при одобрительном шепоте толпы Адальбер из Неустрии, шурин императора Священной Римской империи, у которого на гербе на фоне разинутых пастей диких животных был изображен медведь с голубыми лапами, окантованными серебром. Кованые доспехи старой работы почти не имели веса для гиганта; на его шлеме развивались павлиньи перья, его боевой конь был под стать ему самому — такой же сильный и большой.
Адальбер приветствовал дам и с вызовом посмотрел вокруг: он скручивал руками железные копья и вырывал с корнем молодые елочки. Его герольды трижды прокричали: «Смелость, о рыцари! И щедрость!».
Золото посыпалось из кошельков. Вульф, рыцарь Храма, принял вызов в честь своей святой религии, в ответ ему неохотно зааплодировали.
Это был великосветский, галантный поединок. Копья ударились друг о друга, и Адальбер выбил из седла рыцаря-монаха. Затем он разделался с владельцем замка Тортоз и погнал кругом по арене какого-то византийского рыцаря, запутавшегося в своих одеждах. В толпе послышался гул одобрения. Гордая Бертильда приподнимала на длинной шее, на которой висело ожерелье из бирюзы, новый парик с рыжими, как у германцев, волосами. Однако сидящая на скамейке амфитеатра миниатюрная бедуинка с голубой звездой, вытатуированной на лбу, смеялась: Адальбер был в ее объятиях, и лазурь являлась ее цветом.