– Просыпаюсь с утра – вокруг всё фильдеперсовое, – принимается за рассказ Николаич.
– Да ну! – удивляется дедушка.
– Дык! Аж в глазах рябит. И голова кружится. Растолкал Илью, отправил за Верой Самсоновной. Та поглядела меня, пульс пощупала. Сотрясение!
– А как определила?
– Так и определила. Лечение назначила хорошее – покой и здоровый сон. Пей, говорит, народные успокоительные средства…
– Это какие? – оживляется дед.
– Не те, что ты подумал. Мята, валерьянка, зверобой.
– А!
– Ну. Ешь, говорит, каши на молоке. И, это… – Тут Николаич переходит на шёпот: – Никакой соли.
Он прикладывает палец к губам, достаёт из-под подушки пакетик с солёными сухариками, отсыпает себе в рот половину и воровато хрустит ими.
– Николаич! – крякает дед.
– Я без соли жить не могу! – вздыхает Николаич.
Мура понимающе кивает. Она тоже не очень представляет, как можно жить без соли.
– Только не выдавайте меня сыну, – просит Николаич. – А то он в больницу меня отвезёт. Страсть как не хочется в палате лежать.
В комнату вплывает бабушка. Несёт на подносе чай и пирог.
– Чай с мятой, успокаивающий, – поясняет она. – Сахар не положила, потому что пирог сладкий.
– Я несладкий чай не пью, – сварливится Николаич.
– Ладно, сейчас – Бабушка разворачивается и уходит на кухню.
– Сахар в баночке с надписью «Горох», – кричит ей Николаич.
– А чего не «Мука»? – язвит бабушка.
– Потому что в баночке «Мука» пшённая крупа.
Пока бабушка размешивает сахар, Николаич быстро доедает сухарики. Протягивает пустой пакетик деду:
– Выкинь потом, будь другом.
– Ладно.
Бабушка возвращается через минуту:
– В постели будешь есть или, может, встанешь?
– Вера Самсоновна велела лежать.
– Тогда хотя бы сядь.
Николаич садится, разглаживает на коленях одеяло.
– Давай сюда поднос.
Бабушка делает шаг вперёд, спотыкается о неровную половицу, теряет равновесие, но каким-то чудом удерживается, не падает на Николаича. Чашка с чаем опрокидывается на пирог, брызгает веером горячих капель. Бабушка, удерживая на весу поднос, бежит вперёд, огибает дугой кровать, пролетает мимо зажмурившейся от ужаса Муры и окаменевшего деда… и скрывается на кухне.
Через секунду оттуда раздаётся её голос:
– Пошли отсюдова, пока я его в Могилёву губернию не отправила!
Дед встаёт, пряча глаза, протягивает руку:
– Бывай.
Николаич молча пожимает ему руку.
Ушли не оборачиваясь.