Гуннора открыла глаза. «Разве ты не знаешь, что я могу убить тебя?» — говорил ее взгляд.
Но Ричард не смотрел ей в глаза, он любовался пульсацией жилки у нее на шее, ее белоснежной кожей, округлой грудью. Он нетерпеливо стянул с нее туники.
— Пойдем, — хрипло пробормотал он, подводя Гуннору к кровати в углу комнаты.
Руны утратили силу. Она не могла убить его. И не могла притворяться, будто ничего не чувствует.
Чувств было слишком много.
Ненависть — ведь он христианин, как и убийца ее родителей.
Отвращение — ведь она отдается ему, точно шлюха.
Страсть — ведь он играл на ее теле, точно на арфе.
Вожделение — ведь было так чудесно забыть в его объятиях о том, кто она и откуда.
Возлечь с ним вновь было и больно, и радостно, и страшно, и сладостно, это лишало Гуннору сил, но придавало новых, а когда все закончилось, она уже и не знала, не привиделось ли ей все это во сне.
Голова была такой же ясной, как и прежде. Но Ричарду хотелось спать. Он обнял ее и уже хотел уснуть, как тогда, в лесу, но Гуннора грубо оттолкнула его и встала.
— Останься.
— При дворе столько женщин, — отрезала она. — Позови кого-нибудь из них, если хочешь согреться.
— Ты упрямей осла.
— Но тебе это нравится. — Гуннора холодно улыбнулась. — В твоем стойле много роскошных кобылок, а ослица только одна.
Она не знала, позволит ли он ей заходить настолько далеко, но понимала, что не сможет жить здесь, если придется притворяться.
К ее облегчению, Ричард засмеялся.
— Полагаю, мне нравится переругиваться с тобой.
Любовницы герцога не враждовали между собой, неважно, делили ли они с ним ложе, или он уже давно покинул их. Кто-то нашел себе новых любовников среди знати, кто-то не знал, чем заняться, но все эти женщины с еще маленькими бастардами жили вместе в большом доме внутри крепостных стен. Они не ссорились и относились друг к другу вежливо, а иногда даже дружелюбно.
Гуннора ощутила это на себе уже на следующий день. Воины герцога привезли ко двору ее сестер, но, похоже, не объяснили им, что к чему. Вивея не могла прийти в себя от ужаса, а Дювелина рыдала, но прежде чем Гуннора успела утешить их, детьми занялась одна из женщин, Хонильда. Она взяла Дювелину на руки и принялась кормить девочку овсяной кашей, подслащенной медом. Попробовав непривычное лакомство, Дювелина перестала плакать. Вивея уже не казалась такой напуганной, она потрясенно смотрела на наряд женщины. Хонильда, заметив ее взгляд, улыбнулась.
— Мое платье сшито из шелка, привезенного из далекой страны на востоке, и оторочено мехом медведя, который жил в далекой стране на севере.