Марианна вместо ответа сделала движение дрессированной змеи и хотела было увести Витеньку, но тут заговорила пухлая блондинистая мать.
— Виктор, — обратилась она, — чем занимается твоя мама?
Витек не сразу ответил. Потом сказал с чуть заметным вызовом:
— Она работает буфетчицей.
— Ну что ж, — заключила мать Марианны, — это даже хорошо.
Витек прекрасно понял, что ничего хорошего для нее в этом не было, и с радостью дал увлечь себя Марианне. У дверей залы Витенька оглянулся и попрощался с родителями. Марианна провела его в свою комнату, подняла к нему подбородок, уставилась на него из-под дикой челки, а пальчиками отвернула левый отворот халата.
— Ты, мой бог, целуй свою грудь и уходи.
Вызывающе выглянула из голубого шелка и стала смотреть на Витеньку нежнейшая Марианнина грудь с черным, как у негритоски, вздыбленным соском…
Как же так? Этот Вадим тоже бог? И с ним тоже… Он даже больше и сильней, он развернул ее за плечи, как хозяин, и увел, и она не оглянулась, Мари-Анна-Петер, Петя… Проститутка…
Витеньке жить стало больно и противно. Труднее всего было идти домой. Там нечего было делать. И нигде нечего было делать. Он прошел к метро, посидел на скамейке, попросил у кого-то сигаретку, стал ходить вокруг без всякой цели, как потерявшая хозяина собака, потом увидел телефонную будку, постоял возле, как будто думал о чем-то, на самом деле он ни о чем не думал, просто вошел в будку и позвонил Феликсу. Обрадовался голосу.
— Ты нужен мне, Феликс.
— Я лечу, — ответил голос Феликса. — Скажи куда.
Витенька напился быстро. Куря, сморкаясь и плача, он все рассказал. И Феликс отнесся к Витенькиной исповеди серьезно, без насмешек.
— Правильно, что позвонил, — сказал он. — Все, Витя, знакомо, только не распускайся, подави все, я тебя вылечу. Она приедет на той неделе из Франции.
Феликс был хорошим другом.
Тогда Витек не обратил внимания и не понял, кто это приедет из Франции, при чем тут Франция, даже не подумал об этом, но, когда отец начал что-то говорить о девушках или женщинах, которых кто-то нанимал, тот Витенька, который не был пьян, он связал этих девушек и Францию во что-то одно целое, но не задержался на этом, а слушал дальше отца, улавливал вкусный скрип снега под ногами, и как-то постепенно, от этого скрипа, что ли, проходила тошнота, и в голове становилось полегче и посвежей.
Борис Михайлович в общем-то пожалел спустя какое-то время, что сказал Витеньке про тех девушек или женщин, в которых сам-то не был уверен и даже забыл, от кого слышал про них, пожалел и поэтому стал выкручиваться, говорить совсем противоположное.