Юджин носом своим необъятным клевал, но все говорил, нес уже полную околесицу:
– Ужасна наша жизнь! Иду я однажды и вижу у забора трех молодых девок-строителей. Думаете, что они делают? Соревнуются, кто выше пописает… Такая взяла меня тоска: им бы Моцарта слушать, любить и рожать красавцев детей, а они…
Он закрыл лицо руками и замолчал, плакал, наверное. Выпей еще бутылку, Фауст, тогда дозреешь и пойдешь поливать слезами грязные каирские улицы, хоть от этого польза будет. Бабы как бабы, веселились, и ничего больше, и прекрасно, и пускай! Ведь не мучились, а мочились и до слез хохотали, когда одна доставала выше. Кому – конец мира и трагедия, а кому – великий оптимизм, вера в жизнь и женская солидарность… Все зависит от того, с какого шестка смотреть на картину, да и каждый видит свое в одном кубическом ярде воздуха.
Римма заламывала руки от восторгов по поводу рассказа любимого Хема, убивалась над драмой швейцарского крестьянина, положившего свою покойную жену в холодный чулан, – дороги снегом занесло. Через неделю пробрался к нему кюре, посмотрел на покойницу и ахнул: “Что вы сделали со своей женой? Что у нее с лицом?!” – “Да ничего, просто я рубил в чулане дрова, было темно, и не на что было повесить фонарь… я и повесил его ей на челюсть…” – “Вы любили свою жену?” – “Конечно, любил. А что?” Действительно: а что? Не рубить же дрова в темноте? Римма возмущалась первобытностью швейцарца, а я с ней спорил…
Тут я пересказал всю эту историю почти рыдающему Юджину, он посмотрел на меня дикими глазами:
– А я ведь слышал этот рассказ… его читали как-то вслух…
Интересно, кто? Впрочем, в Мекленбурге Хема боготворили и знали почти наизусть очень многие. Что ж, доктор Фауст, мы неплохо провели время, хотя личность твою я еще для себя окончательно не прояснил. Не расстраивайся, продукт веймарского вельможи, мы еще покопаемся в тебе, любезный, плохо ты знаешь старого крота Алекса, он еще вытряхнет из тебя всю подноготную.
– Очень хочу вам поверить, Юджин, но не могу. Кого и чего вы боялись? Вы же не диссидент какой-то! Скажите просто: надоело все, захотел жить по-человечески, уехал за границу и сбежал.
Он поднял голову и посмотрел на меня в упор:
– А кто вам сказал, что я сбежал за границей? Я бежал из своей страны.
– Ни черта не понимаю! Чушь какая-то! Да разве от нас можно сбежать? – Я даже подавился смехом.
– Мне угрожали… убийством! – он говорил на полном серьезе. – На меня покушались!
– Да бросьте, Юджин, какого черта вы несете эту чушь? Какие могут быть покушения в нашей столице? Вы же не лидер государства и не шеф тайной полиции! Или, может быть, за вами там охотились западные разведки? – Я захохотал от этого предположения. Нет, он чокнутый, этот Юджин, типичный шизофреник с манией преследования – профессиональной болезнью нашего брата! Кому нужен этот идиот? Бежал! Самый обыкновенный псих, поэтому и боится работать с американцами. Ну, и дохни как собака в своем Каире!