— Славься, Август! — Я поднимаю руку. Так приветствуют императоров и диктаторов. Логично, если учесть, что передо мной они все в одном лице.
Принцепс щурится. Бледное старческое лицо в пятнах старости.
— Ты упорен, Гай Деметрий Целест.
За стенами дома Августа на Палатинском холме шумит жизнь. Преторианцы стоят у входа, неподвижные, как статуи. Половина из них — германцы, светловолосые варвары. Все правильно. После кровавых десятилетий гражданской войны я бы тоже меньше всего доверял собственным соотечественникам.
— Зачем ты хотел встретиться со мной?
— Мой брат Луций…
— Мне не нравится иметь дело с твоими братьями, — говорит Август сварливо.
От него идет легкий запах разложения и лечебных мазей.
Можно подумать, мне нравится. Один оболтус, другой вообще умер… и как тут быть дальше?
— Мне тоже… особенно когда один из них умирает.
— Сочувствую твоему горю, сенатор, — говорит принцепс другим тоном. — Кстати, ты же недавно стал им? Позволь тебя поздравить.
— Спасибо, Август.
Вообще-то я стал сенатором полгода назад, но в возрасте принцепса такие сроки считаются «буквально вчера».
— Чего ты хочешь? — говорит Август.
— Отправьте меня в Германию, принцепс.
— Зачем? — Седые брови Августа едва заметно поднимаются: удивление. Морщины на лбу. Старческие глаза изучают меня. — Что там хорошего, в этой Германии? Варвары и коровы, коровы и варвары. Что ты там забыл, Гай Деметрий? А? Что тебе Германия?
— Я хочу быть легатом. Хочу разобраться, кто виноват в смерти Луция.
— Зачем? — Он поднимает седые брови.
— Не так уж часто у меня умирают братья.
Удар в больное место. Августу не повезло с близкими. Его сыновья, на которых он возлагал надежды, умерли, дочь — распутница, внучка — тоже. А он сам — трясущийся старик, проживший на свете семьдесят два года… и, видимо, собирающийся прожить еще столько же.
Кто останется после него? Тиберий, нелюбимый племянник. И Германик — нелюбимый племянник нелюбимого племянника. Родные сыновья Августа не дожили до сегодняшнего дня. А единственного внука он сослал на отдаленный греческий остров. И придет время, того придушит какой-нибудь честолюбивый центурион… Так часто бывает.
Так кому оставить империю? Хороший вопрос. Поразительно хороший.
Некоторое время Август стоит без движения, размышляет.
— Годичная служба в качестве младшего трибуна в Мавританском легионе. Это весь твой военный опыт?
— Да, принцепс.
Говорят, Август знает и помнит все. Теперь он не даст мне назначения. Хотя… есть еще воля богов.
Август молчит. Старческие глаза слезятся.
— Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? Тебе будет трудно, — говорит он. — Тебя будут ненавидеть за твое положение, за мою доброту к тебе и презирать за твою неопытность. Ты собираешься положить голову в пасть льву и надеешься, что будешь хорошо при этом выглядеть.