Вроде бы не сезон. Вертумналии уже закончились, а до консуалий — когда начнутся гонки на колесницах и конские бега — еще пять дней. В этот день наши предки украли сабинянок. Ну, что поделать. Наши предки всегда умели брать то, что плохо лежит. Или что лежит хорошо, но выглядит плохо лежащим. Наши предки были те еще хищники.
— Мне-то откуда знать?
Тарквиний забирает у меня таз и уходит, ворча что-то про глупого хозяина. Главное, не разберешь, что именно он там бормочет, но общий смысл понятен. Домашние рабы вообще часто считают себя умнее хозяев и относятся к нам с некоторым… как бы это назвать? — снисхождением. Вот, удачное слово.
В общем, мне остается только развести руками. А что делать?
* * *
Когда я иду в триклиний, мне навстречу попадается Квинтилион, местный управитель.
— Легат? — Он склоняет голову.
Я киваю, останавливаюсь.
Квинтилион быстро поднимает взгляд, лицо хитрое, словно он его тоже где-то украл.
— Вы слышали новости, господин?
И замолкает. Словно я должен прямо здесь помереть от любопытства. Или вытягивать из него слова пыточными клещами.
— Ну! — говорю я.
Квинтилион снисходительно улыбается — как-то чересчур похоже на Квинтилия Вара. Я часто замечал: рабы, слишком долго живущие у одних хозяев, становятся чем-то на них похожи. Даже если они потом получили свободу, это не меняется. Впрочем, то же самое можно сказать про собак.
— Могу ли я… — начинает Квинтилион.
— Можешь.
Вольноотпущенник выпрямляется. В проплешине на голове, смазанной маслом, отражается свет.
— Завтра будут гладиаторские игры. Вы прибыли вовремя, господин.
Я поднимаю брови: правда? Квинтилион продолжает:
— Пропретор в честь вашего назначения легатом Семнадцатого Победоносного легиона устраивает праздничные игры.
— А здесь есть…
— Хорошие гладиаторы? — понимает мое сомнение вольноотпущенник. — Конечно, здесь не Рим… и не Италия… Это особые игры. Так сказать, местная особенность. Германцы, как вы, возможно, слышали, легат, очень воинственны. Они превосходные бойцы. Поэтому в играх будут сражаться — кроме осужденных на смерть преступников, конечно, — все желающие. Кажется, в Риме иногда тоже так делают?
«А то ты не знаешь», — думаю я.
— Делают.
— Вы увидите, господин. Это будет незабываемое, великолепное зрелище!
Он что, издевается? Я только что из Рима. Какое провинциальное зрелище может сравниться с большими играми в столице обитаемого мира? Проклятье! Только игр мне и не хватало.
* * *
Когда-то наши соседи по Италии называли нас «кашеедами» — за любовь предков к каше, сваренной из пшеницы. Сейчас простой кашей завтракают только бедняки.