Наконец Моубрей осторожно коснулся платья загрубевшим от тяжелой работы пальцем, как будто сомневался в том, что оно настоящее. Видно было, что само платье его не очень интересует. Он даже не сразу сообразил, что перед ним. Потом он ощупал плечо… рукав… воротник… и понял.
— Я думал, она погибла под бомбами. Когда это случилось, меня не было с ними рядом. Я был во Франции… Капитан Баннер сказал, что мне дают отпуск. Я должен ехать в Лондон. Там что-то случилось. Кажется, в порт меня отвезли на машине. Шел дождь, и было темно, и я ничего не чувствовал… даже на службе в часовне…
Темные пятна стали заметнее, они почернели и заскорузли — длинное пятно и брызги, как черные горошины на ткани, расположенные беспорядочно, без всякого вкуса. Они лишь отмечали силу нападения.
— Мне не позволили посмотреть на нее — не открыли гроб. Сказали, что лучше не стоит. Значит, она была вот в этом платье? Она… Господи, неужели здесь ее кровь? — Он сжался и сунул руки в карманы, как будто хотел убрать их подальше от ужаса. — Я хотел обнять ее, но мне не дали… и не сказали, что там столько крови!
— Прекратите! — воскликнул Джонстон почти с таким же ужасом, как и Моубрей. — То, что вы делаете, бесчеловечно… жестоко… немедленно перестаньте!
Он шагнул вперед, схватил Ратлиджа за плечи, развернул к себе. Хильдебранд, тихо ругаясь, приказывал констеблю вернуться на место. Их голоса, громкие и испуганные, эхом отдавались в тесной камере.
Ратлидж отбросил руку Джонстона; ему чудом удалось не упасть и не уронить платье на пол. Моубрей изумленно смотрел на них. К нему как будто внезапно вернулся рассудок. Он довольно внятно произнес:
— Но это не то розовое платье, которое она любила! Кто дал его ей? Он? Тот человек, что был с ней? — Он снова озадаченно ткнул в платье пальцем. — Цвет не тот, говорю вам… Как только я увидел ее, я сразу понял, что платье не того цвета!
Вначале Ратлиджу показалось, что Моубрей собирается схватить его за горло и задушить, но руки Моубрея тянулись не к нему, а к платью. Он схватил его, смял и поднял повыше, глядя на него в полумраке, стараясь что-то разглядеть. Потом он повернулся к двери и посмотрел на Хильдебранда, который его арестовал.
— Платье не ее, это обман! Моя Мэри ниже ростом… уж мне ли не знать одежду жены! Зачем немцам понадобилось убивать ее? Она никогда никому не делала ничего плохого, никогда я не слышал от нее бранного слова! Я заставлю немцев за все заплатить, вот увидите! Убью всех их до единого, до кого сумею дотянуться, втопчу в грязь… буду топтать до тех пор, пока не останется лица, и продолжу молотить, пока не разобью голову в кашу… Перед Богом клянусь!