— И что вы с ними сделали?
— Отправил всех в тыл и велел накормить. И все. И только позже я снова увидел Аврору и едва узнал ее, так она исхудала. Добираясь до нас, она голодала и чуть не сошла с ума от страха. У нее имелись кое-какие медицинские навыки; должно быть, врачи взяли ее в госпиталь помогать.
Рассказ получился очень поверхностным, без эмоций. Не зная, невозможно было догадаться, что женщина, о которой рассказывает Уайет, — его жена.
— Расскажите о своей политической карьере, — попросил Ратлидж, пытаясь оценить своего собеседника. — Мне говорили, она была многообещающей.
Саймон как будто сразу состарился на несколько лет. Лицо у него внезапно осунулось, плечи ссутулились.
— Зачем? — грубо и отрывисто спросил он с таким видом, словно Ратлидж перевернул камень, и под ним оказалось что-то омерзительное. О политике ему явно не хотелось говорить. — Моя карьера не имеет никакого отношения к убийству, верно?
— Маргарет Тарлтон гостила в вашем доме два дня. Вы беседовали с ней, она помогала вам в работе… Поэтому вы тоже автоматически становитесь подозреваемым.
Сначала Ратлиджу показалось, что Саймон не станет отвечать. Но он заговорил, хоть и не сразу:
— Когда началась война, мы с отцом стали решать, что мне делать. Как вы знаете, политическая карьера Черчилля пошла в гору именно после войны. Он попал в плен к бурам и бежал оттуда, переплыв реку. Правда, те, кто побывал в Южной Африке, говорят, что та река была на самом деле просто болотистой низинкой, и тем не менее… Война открывает неплохие перспективы для молодого человека, который интересуется политикой. Предполагалось, что я буду писать домой письма, которые отец начнет распространять среди своих друзей и сослуживцев. Буду делать фотографии. Вести дневник. Потом, когда закончится война, кое-что опубликую… Мы даже название для будущей книги придумали: «Путешествие в забвение». И знаете, это название оказалось очень уместным. Я действительно отправился в забвение, но так оттуда и не вернулся!
Боль в глазах человека, сидевшего напротив, говорила о многом. Ту же невыносимую боль Ратлидж видел в глазах Моубрея. Нечто глубинное и черное, способное погубить.
Ратлидж видел такое же выражение и на собственном лице, обросшем бородой, напряженном, худом и полусумасшедшем, когда в больнице смотрелся в зеркало. Когда он увидел себя первый раз, то подумал: «Там кто-то чужой». Он был ошеломлен. Незнакомец занял мое место!
Саймон смотрел на Ратлиджа, не видя его, не замечая, что на лице инспектора отражаются его эмоции, обнаженные и беззащитные. Он все заметил бы, если бы ему хватило сообразительности посмотреть. Но он был очень занят тем, что старался взять себя в руки, загнать своих демонов назад, в тесную, захламленную коробку, где он держал их взаперти.