— Расскажу по дороге в Лондон. Прошу вас, едем!
— Не могу. Я вам не верю. В чем бы вы ни признались, это не убийство. — Он повертел шляпку в руках, стараясь не обращать внимания на Хэмиша. Из последних сил он старался говорить сдержанно и отстраненно, как полицейский, который исполняет свой долг.
Но не для того, чтобы защитить невиновных, только чтобы найти виновного…
— Вы обещали! — повторила она хриплым от боли голосом.
— Послушайте! — сказал он. — Я хочу знать, где вы нашли шляпку и почему решили, что Маргарет убил Саймон.
Она ахнула и на этот раз действительно положила руки ему на плечи.
— Маргарет убила я. Я била, била и била… пока у меня не заныло плечо и я больше не могла удержать камень в руках. Я поехала обратно на ферму и замыла кровь, а окровавленную блузку оставила в комнате наверху, вместе с ее вещами — я знала, что Джимсон ни за что не вой дет ко мне! Там безопасно, туда никто не ходит!
Она говорила быстро, уверенно. Ратлидж чувствовал ее отчаяние, желание убедить его.
Отгораживаясь от Хэмиша и открываясь навстречу ее боли, Ратлидж сказал:
— Хорошо. Я вам верю. Но скажите, почему вам пришлось убить Бетти Купер? Что такого вам сделала бедная девушка? Зачем ее нужно было избить до полусмерти, а потом убить?
Аврора дернулась, и рука, лежащая у него на плече, показала ему, как будто он видел ее при свете дня, какие чувства она испытывала.
— Ах да. Так и думала, что рано или поздно до этого дойдет. Бетти была очень хорошенькая, — сказала она. — Но причина была в другом. Саймон посылал ее в Лондон, к Элизабет. Я подумала… я подумала, что Элизабет использует ее для того, чтобы вбить между нами клин. Так потом и вышло — с Маргарет. У нее появился повод приезжать к Саймону. «Кстати, насчет Бетти… хотелось бы знать, сколько ей платить… я хочу рассказать тебе о ее поведении… поговорить о ее будущем». Предлог ничтожный… и все-таки предлог!
Ратлидж молчал. Аврора продолжала тихим, дрожащим голосом:
— Я не та, за кого вы меня принимаете, Иен Ратлидж. Не нужно наделять меня добродетелями, которых у меня нет. Я француженка, я по-другому мыслю, я по-другому чувствую. Я убийца, и я обманывала вас с самого начала.
Он не видел ее лица, не мог следить за ее глазами, а руку она убрала. Но он совершенно не сомневался, что сейчас должен принять ее признание.
У него не оставалось иного выхода. Он обязан был арестовать ее за два убийства и позволить суду решать за него, виновна она или нет. Шляпа в его руках служила веской уликой, а если чемодан сожгли, уже не важно. Признание, улики…