«Рагнор спас меня», – подумал Джеймс, пока мир медленно превращался из странной яркой серости в черноту. Это было волшебство магов.
Чуть позже он узнал, что весь класс наблюдал за ним, ожидая увидеть сцену страшной смерти, а вместо этого увидел, как черноволосый мальчик растворился в воздухе и превратился в тень – тень от ничего, зловещий проем двери в пропасть на изнанке этого мира, темный и ясно видимый даже в свете яркого дневного солнца. То, что должно было стать неизбежной смертью – событием, привычным для Сумеречных охотников, – обернулось чем-то совершенно странным и оттого куда более ужасающим.
Позже Джеймс узнал, что он был совершенно прав. Его спасло волшебство.
Когда Джеймс проснулся, была ночь. И рядом с ним, у его постели, стоял дядя Джем.
Мальчик скатился с кровати и бросился в объятия дяди. Он слышал, что многих людей Безмолвные Братья пугают – своей речью, возникающей прямо у тебя в голове, своими зашитыми глазами. Но для него вид мантии Безмолвного Брата означал всегда только дядю Джема, означал верную и преданную любовь.
– Дядя Джем! – выдохнул Джеймс. Обнял его за шею, зарылся лицом в мантию, чувствуя, что хотя бы на этот краткий миг он в полной безопасности. – Что случилось? Почему я… Я чувствовал себя так странно, а теперь ты здесь, и…
И присутствие в Академии одного из Безмолвных Братьев на самом деле не означает ничего хорошего. Отец всегда придумывал для дяди отговорки, чтобы тот мог к ним приехать; однажды даже заявил, что цветочный горшок одержим демоном. Но то дома. А это – Идрис. Здесь Безмолвного Брата зовут к детям Сумеречных охотников, только если в том есть настоятельная необходимость.
– Я… я ранен? – спросил Джеймс. – Или Мэттью? Он ведь был со мной.
Никто не ранен, сказал дядя Джем. Спасибо Ангелу. Только тебе теперь придется выносить тяжелое бремя, Джейми.
И знание перелилось из одного в другого, из дяди Джема в Джеймса, – знание безмолвное и ледяное, словно открытая могила. В нем чувствовалась внимательная забота дяди Джема, но в нем же чудился и холодок, от которого по коже бежали мурашки. Вздрогнув, Джеймс отстранился от Безмолвного Брата и вцепился в дядю – словно это не был один и тот же человек. По лицу его бежали слезы, кулаки сжимали мантию монаха.
Вот оно, наследство, доставшееся ему от матери, пришедшее от смешения крови Сумеречного охотника и демона, потом снова смешанной с кровью Сумеречного охотника. Все думали, что раз кожа Джеймса спокойно переносит руны, значит, мальчик – Сумеречный охотник, и никто иной; что кровь Ангела выжгла в нем все демоническое.