?
Как он мог любить те чувства, которые Мариза в нем пробуждала… и по-прежнему сомневаться, что чувствует именно любовь?
Роберт исподтишка наблюдал за другими парами. Он хотел узнать, чувствуют ли они то же самое, по-настоящему ли любят друг друга или просто притворяются, скрывают, как и он сам, за проявлениями любви свое смущение и сомнения. Но никакой фальши не ощущалось ни в том, как Аматис удобно лежала головой на плече Стивена, ни в том, как Джослин переплела свои пальцы с пальцами Валентина, ни даже в том, как Мариза лениво поигрывала нитками, вылезшими из разлохматившихся швов его джинсов… так, словно одежда Роберта, его тело, он сам – полная ее собственность. Никто не смущался, все казались спокойными и уверенными. Роберт же сейчас был уверен только в одном – в том, что хорошо умеет притворяться.
– Мы должны радоваться опасности, если она дает нам возможность избавиться от грязной презренной нежити, – с негодованием отозвался Валентин. – Даже если эта стая не приведет нас к чудовищу, которое… – он тяжело сглотнул.
Роберт точно знал, какая мысль вертелась у Моргенштерна на языке, но так и осталась невысказанной. Последние дни, кажется, Валентин только об этом и думал. От него исходила такая ярость, словно в мозгу юноши уже отпечаталось огненными буквами: «Чудовище, которое убило моего отца».
– Даже если этого не случится, мы все равно окажем Конклаву огромную услугу.
Рагнор Фелл, зеленокожий маг, преподающий в Академии уже почти столетие, замер на полпути посреди двора и уставился прямо на них – будто услышал, о чем они разговаривают. Роберт был абсолютно уверен, что это невозможно. Но рожки мага, направленные прямо на Валентина, как антенны, все-таки его нервировали.
Майкл кашлянул.
– Может, не стоит болтать о… м-м… нежити так громко…
– Буду только рад, если этот старый козел нас услышит, – фыркнул Валентин. – Стыд и позор, что ему разрешили здесь работать. Единственное место в Академии, где нежить имеет право находиться, – это анатомический стол.
Майкл с Робертом переглянулись. Как всегда, Лайтвуд точно знал, о чем думает его парабатай. Он и сам думал точно так же.
Когда они впервые встретились с Валентином, то увидели перед собой юношу с точеной фигурой, ослепительно-белыми волосами и сверкающими темными глазами. Черты его лица были одновременно мягкими и резкими, словно у ледяной скульптуры, но за пугающей оболочкой прятался на удивление добрый парень, которого могла вывести из себя только несправедливость. Да, Валентин всегда был чересчур напористым, но эта напористость помогала ему добиваться того, что сам он считал правильным и