— О боги, – прохрипел Колл.
Шестая улица, где стояла кузница Рин, где они вместе работали, где вместе смеялись и лежали в постели, теперь стала полосой почерневших развалин в тени цитадели. Озноб пронзил его до самых кончиков пальцев, и страх, такой дикий, словно зверь в груди, – что из-за его когтей Колл едва мог вздохнуть.
В тот миг, как киль коснулся гальки, Колючка спрыгнула с носа. Колл бросился следом, не обращая внимания на холод, и чуть не врезался в нее на песке, когда она резко остановилась.
— Нет, – услышал Колл ее шепот. Она прижала ладонь ко рту, и та дрожала.
Он посмотрел на склон берега в сторону курганов давно мертвых королей. Там на дюнах собрался народ. Дюжины людей с поникшими плечами и склоненными головами в тонкой траве, которую хлестал морской ветер.
Погребальный сбор, и Колл почувствовал, что страх схватил его еще крепче.
Он хотел положить руку на плечо Колючке, чтобы успокоить – ее или себя, кто знает, – но она вывернулась и побежала. Песок летел у нее из-под пяток, и Колл побежал за ней.
Он услышал низкий голос, который что-то бубнил. Бриньольф-клирик, тянувший песни Отцу Миру, Той Кто Пишет, Той Кто Судит и Смерти, которая охраняет Последнюю Дверь.
— Нет, – услышал Колл бормотание Колючки, когда она забиралась к ним по дюнам.
Слова Бриньольфа резко стихли. Повисла тишина, если не считать ветра, приминавшего траву, и радующихся ворон где-то вдалеке. К ним обернулись белые лица, мрачные от потрясения, блестящие от слез, напряженные от гнева.
Колл увидел Рин и выдохнул от облегчения, но его маленькая благодарственная молитва прервалась, когда он заметил, как искривлены ее губы, лицо сморщено, а щеки мокры от слез. Вслед за Колючкой он пошел к ней. Его колени дрожали, ему отчаянно хотелось увидеть, что там, и в то же время отчаянно хотелось не видеть ничего.
Он увидел огромный погребальный костер – стояли палки, сужаясь кверху.
Там же он увидел тела. Боги, сколько их? Две дюжины? Три?
— Нет, нет, нет, – прошептала Колючка, проталкиваясь к ближайшему.
Колл увидел темные волосы, разметанные ветром, увидел бледные руки, сложенные на широкой груди, и старые шрамы, вившиеся от запястий. Геройские отметины. Отметины великого деяния. Того, что спасло жизнь Коллу. Он подобрался к Рин, чтобы посмотреть на лицо. Лицо Бренда, бледное и холодное, с маленьким темным бескровным порезом под глазом.
— Боги, – прохрипел он, не в силах поверить.
Бренд всегда казался таким спокойным и сильным, твердым, как скала, на которой был построен Торлби. Он не мог быть мертвым. Не мог.