- Это Юпитер. Пятая и самая большая полузвезда-полупланета Солнечной системы, - успокоил его голос. - В одиннадцать с лишним раз больше Земли. Самая мощная, самая горячая и самая подвижная.
Не задерживаясь над Юпитером, тарелка помчалась дальше с непостижимой скоростью. Созвездия, превратившиеся в яркие немигающие пятнышки, проносились мимо, будто вышитые на каком-то гигантском черном занавесе.
- Сатурн! - крикнул Карен, уже издали увидев большую планету, украсившую себя, будто полями от шляпки, ярко сверкающими на солнце кольцами. "Поля" делились на три разноцветные полосы, средняя - самая яркая, внутренняя - креповая. Сатурн со своими кольцами и десятью спутниками напоминал гигантскую игрушку. "Может, хоть тут кто-нибудь живет?" - с надеждой подумал Карен.
- Сатурн - самая мрачная, самая ядовитая планета системы, - опроверг его надежды голос. - Ее воздух способен убить все живое, а колоссальная толща атмосферы тотчас раздавила бы землянина, вздумай он вторгнуться в ее владения.
- Не хочу! Хватит! - закричал Карен, потрясенный услышанным.
- Впереди Уран, Нептун и Плутон.
- Не хочу! Не хочу!
Тарелка, не снижая скорости, резко развернулась, нырнула вниз, потом вверх, хотя понятия "низа" и "верха" здесь, в космическом пространстве, не существовали. Карен почувствовал только легкое головокружение да пружинистые объятия кресла.
Теперь в иллюминаторе не было видно ничего, кроме немигающих звезд. Голос тоже молчал, и Карену вдруг стало нестерпимо страшно. Кто же, кто разговаривал с ним? Отвечал на его вопросы? И даже не вопросы, а мысли. Робот? Магнитофон? Сверхсущество? Может, оно вообще невидимое? Может, у него нет тела? Или тело есть, но такое безобразное, что существо не смеет показаться, боясь его напугать? Как чудище в "Аленьком цветочке". А может, помещение, в которое его заточили, не просто мягкая, пустая комната с креслом, а лаборатория? И его сейчас, отвлекая россказнями о планетах, на самом деле изучают, исследуют... Может, кресло незаметно пьет у него кровь? Вон как вцепилось, прилипло к телу!
Он попытался высвободиться. Ему это легко удалось. За сучив рукава, обследовал руки - кожа гладкая, не покрасневшая и никаких следов повреждений. Но на всякий случай он решил все-таки постоять у иллюминатора, обойтись без услуг подозрительного кресла.
А тарелка снова выделывала разные фортели, будто огибала невидимые преграды, выбирая кратчайший путь. Карен по-прежнему не испытывал никаких перегрузок. Он вдруг вспомнил слышанное по телевизору, что на дорогу к планетам нужны месяцы, а то и годы. Им овладела паника. Сколько лет прошло на Земле, пока он путешествовал в космосе? Дома, конечно, решили, что он погиб, навсегда исчез, что гуманоиды убили его. Как страдали, должно быть, родители и брат, оплакивая его. И зачем только он напросился в это путешествие! "Я откидываю тебе сто косточек влево, - наверное, сказал бы двойник. - За эгоизм, за жестокость и бессердечие к своим близким"... Но разве не сам двойник вызвал ему тарелку? Разве он знал, разве мог предположить, что его унесут к звездам? А тут еще пришли на ум рассказы папы об относительности времени. Он тогда не очень его понимал, а сейчас вот, увидев под собой вращающиеся в пустоте планеты, понял, что по часам космонавта может пройти одно время, а на Земле - совсем другое, намного большее. Карен похолодел. Капельки пота выступили на лбу, взмокли ладони. Что, если папа, мама, брат... и весь его класс... давно состарились и умерли? И ни один человек из живущих сейчас на Земле не знает его? И у него нет никого-никого на свете, даже собственного дома? Он зажал локтями голову, опустился на мягкий пол и заплакал.