Екатерина со свойственной ей философичностью писала по поводу этого брака, пытаясь оправдать и свою поспешность, и слишком быстрое утешение Павла: «Если считал себя счастливым и потерял эту уверенность, разве следует отчаиваться, что снова возвратишь ее?»
Смысл этих слов можно расшифровать двояко: то ли все будет хорошо, то ли все, что ни делается, делается к лучшему…
А что же Разумовский? Как сложилась его судьба?
Ничего, с ним все обошлось. После нескольких месяцев скуки и тревоги в Ревеле он был назначен на дипломатический пост в Италию. И тогда граф Андрей понял, что он прощен, что ему сошел с рук неудавшийся заговор. В России того времени назначение в Италию было обычным наказанием для скомпрометированных любовников великих княгинь, но отнюдь не для разоблаченных заговорщиков!
Фортуна вскоре перестала ревновать и вновь обратилась к этому своему любимчику с улыбкой. Граф Андрей Кириллович Разумовский весьма далеко продвинулся на своем поприще и сделался одним из видных русских дипломатов. О связи с великой княгиней Натальей Алексеевной он, конечно, не болтал, однако об этом все и так знали. Граф Андрей всю жизнь весьма кичился этим. В Австрии его даже прозвали «эрцгерцог Андре» – за его гордость и высокомерие.
Ну что ж, бывший «шалунишка Андре» имел все основания гордиться собой!
Тихая тень
(Луиза-Елизавета Алексеевна и Александр I)
– Упокой, Господи, ее душу… – пробормотала матушка Варвара, осторожно, но сильно налагая персты на веки лежащей перед ней женщины и закрывая померкшие глаза.
Итак, все кончилось.
Сестра Мелания сложила на груди покойницы ее худые руки, выпрямилась и судорожно вздохнула. Матушка покосилась на нее, чуть приподняв брови.
Так и есть, это не вздох, а всхлипывание. Мелания еще совсем девочка, и, может быть, это первая смерть, которую она видит в жизни. Тем более что весь последний месяц она ходила за больной сестрой Верой и привязалась к ней. Варвара подумала, что к этой женщине довольно трудно было привязаться. Она была так замкнута, держалась так отчужденно от прочих сестер Новгородской обители… И молчала, она всегда молчала, она не проронила ни единого слова с того мгновения, как Варвара впервые увидела ее на пороге обители, – и по сей день! Тогда, более тридцати лет назад, в монастыре была другая настоятельница, а Варвара была еще послушницей. Правда, матушка называла ее своей помощницей и секретарем, однако в тот день у Варвары было послушание в привратницкой. И так вышло, что именно она отворила двери на резкий, требовательный стук.
На пороге стояли две женщины в черном. Обе они были под вуалями. Одна, ростом повыше, сложением поплотней, в скромной шляпке, поддерживала другую – маленькую, худенькую, согбенную, покрытую платком. Она слегка покачивалась, словно была бесплотной тенью, которую могло поколебать любое дуновение ветра. Или так утомлена дорогой?