«О, как бы я любила! — говорила я себе. — Но кого же любить? Любовь и самоотвержение вышли из моды, точно так же, как древние монеты и древние дорогие вещи; никому их почти не нужно; где же и я для моего сокровища найду знатока-антиквария? — подожду».
Лопухин между тем следовал за нею как тень. И это наконец было замечено тетушкой Марьей Васильевной, которая поняла, что приятный гость, оказывается, ухаживает за неприятной племянницей. Насмешкам и пересудам не стало конца, и Лопухин попал в ту же опалу, что и Головин. Его это, впрочем, не остудило: он каждое утро проходил мимо окна, у которого сидела Екатерина, норовя перемолвиться с нею хоть словом, а если кто-то еще был в тот момент в ее комнате, то хотя бы приветливо раскланяться. Порою они виделись у Сашеньки Верещагиной, которая тоже переехала в Петербург, и любовь Лопухина становилась все более очевидной.
Ну а Екатерина?
Сашенька уверяла, что они с Лопухиным влюблены друг в друга, только она, Екатерина, сама еще этого не понимает.
— Сашенька, по-моему, любить и влюбиться — две разные вещи, — отвечала та подруге. — Влюбляешься на время и в хорошенькое лицо, отлюбуешься им, а потом и забудешь. А любить… любить можно только раз в жизни, но любить беспредельно, бесконечно, с самозабвением, не рассчитывая на взаимность, не давая себе отчета, почему и зачем любишь. Вот как я понимаю любовь, вот как я хочу любить.
Лопухин в этот миг вошел в комнату и слышал последние слова. С тех пор он так и норовил заговорить с Екатериной о любви — не о своей, а о любви вообще. И намекал, что хотел бы жениться, но… не рано ли ему? Поскольку Лопухин был младше Екатерины на два года, она с уверенностью отвечала, что да, рано.
Между тем Сашенька порою напоминала подруге о Лермонтове и приносила его новые стихи, каждое из которых казалось ей лучше прежних. И лучше не только чисто поэтическим мастерством, но и мудростью, которая, казалось ей, свойственна Мишелю, несмотря на его еще очень молодые годы. Было среди них и это:
Я видал иногда, как ночная звезда
В зеркальном заливе блестит,
Как трепещет в струях — и серебряный прах
От нее рассыпаясь бежит.
Но поймать ты не льстись и ловить берегись —
Обманчивы луч и волна,
Мрак тени твоей только ляжет на ней —
Отойдет и заблещет она!
Светлой радости так бесконечен призрак
Нас манит под холодною мглой,
Ты к нему — он шутя убежит от тебя,
Ты обманут — он вновь пред тобой!
Лопухин все чаще заговаривал с Екатериной о своих чувствах; возник откуда ни возьмись отвергнутый Головин; приехал из Персии Александр Хвостов. Екатерина заболела, и Александр часто навещал ее, читал ей вслух, подавал лекарства, и Екатерина чувствовала, что он ей большой друг. Потом его отправили в Америку. Перед отъездом он поклялся Екатерине в вечной преданности, и она ему поверила больше, чем другим. И затем, когда она разочаровывалась, или ошибалась, или подмечала пустую похвальбу в своих поклонниках, то мысленно говорила себе: «Хвостов не поступил бы так!»