Да, Татьяна из него веревки вила. Как-то раз она задумала сыграть свадьбу своей куклы Мими и назначила женихом именно Кузминского. Лиза будет свахой, посаженым отцом станет Митрофан Поливанов, Митенька Головачев — священником. В женихи Митенька не годился.
— Он такой неуклюжий, квадратный, — пояснила Таня. — А женихи должны быть… знаете, они такие узкие, длинные… с легкой походкой… говорят по-французски…
Кузминский был именно такой — «узкий, длинный, с легкой походкой». Однако быть женихом Мими не хотел.
— Вот еще! Уговаривать его! — сердито закричала Таня. — Он должен венчаться, когда его просят!
Кузминский молчал, и Таня поняла, что обидела его.
«Что я сделала? Он такой самолюбивый! Я должна помириться с ним. Я кричала на него при всех и при всех должна мириться».
— Саша, — сказала она. — Ты же не захочешь расстроить нам все, ты ведь понимаешь, ты ведь знаешь, что я хочу сказать, — путалась она в словах, — я же прошу тебя, ты же согласен, да?
Кузминский повернулся к Тане, которая ласково заглядывала ему в глаза, с улыбкой поглядел на нее и молча кивнул. Ну разумеется, он ни в чем не мог ей отказать! Потому что был влюблен в нее, кажется, с самого детства и всегда надеялся на то, что она когда-нибудь станет его женой. Ни о ком другом он и думать не мог, именно поэтому его так рассердила эта шуточная свадьба с куклой. Когда дошло дело до поцелуя с «невестой», он опять заартачился:
— Нет, я такого урода не поцелую!
Все засмеялись.
— Нет, ты должен, — сказала Таня, держа перед ним куклу.
— Не могу, — с мученическим выражением повторил он.
— Мама́! — плаксиво закричала Таня.
— Таня ночь спать не будет, что ты делаешь, Саша, — сказала, смеясь, мать.
Кузминский сделал гримасу и, приблизясь лицом к кукле, громко чмокнул губами воздух.
Таня, впрочем, не отстала от него с этим поцелуем. Как-то раз поздно вечером они вдвоем пошли в спальню за накидкой Любови Александровны. На кровати сидела бедная Мими. Таня опять начала твердить Саше:
— Поцелуй ее.
И даже обвила куклиными руками шею Кузминского.
— Ну, целуй ее!
Вместо этого он поцеловал Таню…
Потом воцарилось неловкое молчание. Наконец Кузминский сказал:
— Через четыре года я кончаю училище, и тогда…
— Мы женимся? — перебила Таня.
— Да, но теперь «этого» делать не надо.
— Мне будет тогда 17, — сказала Таня. — А тебе 20. Так, наверное?
— Да, наверное!
Когда Кузминский уехал в Петербург, Тане было разрешено с ним переписываться. Она писала по-французски брульоны, то есть черновики, а сестра Лиза поправляла орфографические ошибки. Поэтому письма Тани жениху были всегда очень приличны — так же, впрочем, как и его корректные ответы.