Существует в зоне такая каста — опущенные, их ещё «петухами» называют. Низший слой зоновского общества. Все их вещи, предметы обихода обозначены особыми метками, чтобы другие не опоганились. Опущенные сидят, спят и едят в отведенном им месте. Не дай бог какому-нибудь зеку, даже по незнанию, коснуться любой вещи «петуха», то автоматически он будет считаться опущенным, и никого подробности не волнуют — случайно коснулся, не случайно….
Меня взяла злость на эту зоновскую действительность, на Вершину, устроившего это тут, на этих идиотов, следовавших этому дебильному решению. Захотелось избить придурков. Скрипнул от злости зубами и белобрысый опять дернулся, но из такого захвата не вывернуться. Подтянул его ещё ближе и зашипел прямо в лицо:
— А если твоя мама сюда сядет, то ты в неё тоже плюнешь? Чего молчишь, урод? — и опять рявкнул остальным:
— Сидеть! Верблюды хреновы!
Савин легко стукнул полбу крайнего, усаживая обратно.
— Прекратите, хулиганить! — заверещали из окна первого этажа, — сейчас милицию вызову!
Обернулся и увидел, что из окна первого этажа смотрит женщина с волосами, накрученными на крупные бигуди.
— Вызывайте, — отвечаю этой бугристой голове. — Чего же молчали, когда тут трое одного метелили, а?
Голова скрылась, а я спросил у Олега:
— Ты их знаешь?
— Этот из восьмого «б», — показал он на белобрысого, — а эти из седьмого «д». Как звать — не знаю.
— Кто из них в тебя плюнул?
— Эти двое, а этот только бил, — Савин показал на сидящего перед собой, затем ткнул пальцем в белобрысого, — но вот это первый харкнул.
Посмотрел высокому в глаза, тот сразу тихо заскулил, предчувствуя будущую экзекуцию. Поздно, голубчик, раньше думать надо было. Усмехнулся, пришедшей мысли…
— Ну и что с ними делать, а? — спросил Олега, напустив металла в голос.
— А по рожам надавать…
— Нет, — перебиваю, — мы поступим по-другому…
Ухватил сразу двоих пацанов за их верхние губы и потянул вверх. Олег сразу сообразил — что я задумал и тоже схватил третьего за губу. Они приглушенно завопили, но противиться боли не могли, встали, как миленькие. Развернув «верблюдов», мы усадили их, почти одновременно, на «поганую» лавку.
— Вот, — удовлетворенно сказал я, — теперь плюйте друг на друга, пока слюна не кончится.
Как только мы пацанов отпустили, они вскочили с лавки как с раскаленной сковороды, и бежать…
Но я перехватил белобрысого за руку и загнул болевым.
— Погоди, вопрос есть, — сказал ему я, — где тусуется Вершина?
— Обычно в скверике у беседки, — заскулил высокий, — отпусти, больно.
— Потерпишь. Так обычно, или где-то ещё? — и я прижал кисть сильней.