— Ладно, зачтено. — Григорьев взял пару аккордов, глянул на меня и начал играть.
— Узнаешь? — спросил он.
— Пока нет, — пожал я плечами. А Витя начинает петь:
— Тихий вечер спустился над Камою,
Над тайгой разметался закат.
Ты сегодня с надеждой упрямою
Ждешь письма от московских ребят.
Однако песню я так и не узнал.
— Эта песня Юрия Визбора, — сказал Григорьев, — называется «Тихий вечер спустился над Камою».
Обалдеть! Из Визбора я знаю пару-тройку песен, и все. Не могу я знать абсолютно все песни. М-да, он наверно шутит.
— Извини, — говорит Витя, — эту песню ты мог и не знать.
И начинает другую мелодию, а затем и поёт:
— Над деревней Клюевкой опустился вечер,
Небо залунявилось, звезды — пальцем тронь.
Где-то вдалеке пичуги малые щебечут.
Где-то недалече всхлипнула гармонь.
Песню я узнал сразу. Какой оказывается он хулиган. Мельком глянул на Щупко. Не знает она этой песни и, не дожидаясь финала, сказал:
— «Над деревней Клюевкой», — перебиваю Григорьева. — А написал её Юрий Лоза. У него много отличных песен.
Чуть не сказал, что вырос на его песнях. Делать невозмутимое лицо стало труднее, так как во мне зашевелился хулиган, и, не дав Григорьеву опомниться, начинаю играть и петь:
— На маленьком плоту,
Сквозь бури дождь и грозы…
Взяв только сны и грёзы,
И детскую мечту…
У Григорьева отвисает челюсть. Чего это он?
— … но мой плот,
Сшитый из песен и слов,
Всем переменам назло,
Вовсе не так уж плох.
— Откуда та её знаешь? — потрясенно спросил Витя. — Эту песню Юра только недавно написал и нигде, кроме как в узком кругу она не звучала.
— Откуда? — от злости на самого себя, так и хотелось про горбатого ввернуть, но я сдержался, так как сам виноват. Знал бы он — откуда.
— Слышал её как-то, в узком кругу. А ты вот так говоришь, будто сам Лозу хорошо знаешь.
— Знаю, конечно! — кивает Григорьев. — И очень хорошо знаю. Это сейчас он в столицу подался, а до этого мы часто вместе собирались, тексты сочиняли, идеями делились, играли. Даже группу свою собрать хотели, но как-то не вышло…
Витя задумался, а меня сзади нетерпеливо толкнули, и зашептали: «Играй, давай».
Ладно, я спою то, что давно известно, и начал «Отель Калифорния». Григорьев встрепенулся и тоже включился в мелодию. Вот только оригинальный текст я плохо помнил, и решил спеть русский:
— На пустынной дороге
Кудри ветер трепал…
И вновь Григорьев смотрит удивленно, даже на миг играть перестал.
Словно дымом кальяна,
Над шоссе смог стоял…
Впереди свет призывный
На ночлег намекнул…
И как будто приливной волной
Он меня притянул.
А ребята удивленного состояния Григорьева не замечают. Сидят, слушают и раскачивались в такт песне. Еще немного и, если бы у них были зажигалки, то вокруг нас горели бы маленькие огоньки.