Теперь, само собой, имеется возможность подключения, и уж не знаю кто сыскные ли агенты или кто-нибудь еще,- дырявя провода, из телефонной сети сделал этакий салон, в котором помещается вся нация. Так или иначе, телефон с каждым днем все более смахивает на автобус. Люди то и дело входят и выходят, оказываются в чужом жилище, друг другу создают препятствия - в чем, собственно, и заключается сущность социальной жизни. Говоришь, вдруг - звяк, и сразу ясно: кто-то подключился. Когда подобные обиды были редки, у подключения имелись и свои сторонники, но ныне оно стало до того естественным, что уже никто не обращает на него внимания. Подключившись к чьей-нибудь беседе, ты должен ждать, пока она закончится, как ждут у переезда через полотно, пока промчится поезд. Недавно - я это заметил лишь несколько звонков назад - обнаружилась помеха, в которой что-то есть метафизическое. Набравши номер, слышишь два сигнала: "свободно" и одновременно "занято". Если вникнуть - будоражащий ответ. Невероятный. Есть, однако, нет; нет, но так, как будто все же есть; есть, хоть быть не вправе; дверь распахнута, но перед нею - наглухо закрытая калитка. Или так: "Входи, сюда нельзя". Надеюсь где-нибудь прочесть компетентное суждение об этом удивительном сигнале, которым телефон нам явно хочет что-то сообщить.
Мы верили когда-то, что помехи эти временны; но Роберто Вакка, если я не ошибаюсь, нас предупреждал: система, приходящая в упадок, восстановлению не поддается. Всякая оздоровительная мера делает ее сложней и неустойчивей. Скажут: рядовое неудобство, такие уготованы любому, кто покинул рай земной. Технические неполадки! Эти люди забывают, насколько телефон воздействует на нашу психику. Определенные черты характера немыслимы у представителей цивилизации, лишенной телефона. У меня есть друг, чей голос в телефонной трубке становится неторопливым, растянутым, играет переливами, двигается к цели через отступления, отсылки, уточнения, проблески воспоминаний и цитаты в соответствии с законами риторики телефонных разговоров, для которой характерны безыскусная высокопарность и лаконичный, мужественный пафос завершения беседы. Другой знакомый мой, напротив, чувствует себя неловко, должно быть, телефон ему попался диетический, он теребит его, он крутит его гак и сяк, как человек немного подгулявший вертит ключ перед замочной скважиной своей, как он надеется, двери. Но когда он все-таки садится рядом с этим неудобным телефоном, то начинает нежно причитать, как птица осенью на ветке. Он журчит, он развлекает, унижается, упрямится, воркует... Еще один, радушный мизантроп, ведет по телефону почти всю свою общественную жизнь: ему рассказывают о театрах, экзотических местах, чужих романах, зимой он наслаждается сдавленными северными голосами, летом же звонит своей подруге-шведке из Стокгольма. Таким манером он участвует в чужих банкетах, является душой дискуссий, утешает опечаленных и даже потихоньку строит куры дамам, с которыми он никогда не встретится. Многие считают, что его не существует, но я видал его вблизи.