Она произнесла это тоном судьи, выносящего смертный приговор, не оставляющий никаких надежд на милосердие. Он был так потрясен, что на прощанье даже не хлопнул дверью. Дафна Джилли невозмутимо продолжала работу, а закончив, обратилась к Теду по рингу.
— Ушел, — сказала она резко.
— Кровь на стенах осталась?
— Только его. Когда мы встречаемся с его преемником?
— На ланче на Кенсингтон Плейс. Семьдесят пять тысяч и шикарный служебный БМВ сделают свое. Кстати, я устроил медовый месяц. Нью-Йорк, три недели на Барбадосе и «Конкордом» домой. Тебя устроит?
— Устроит, — мурлыкнула Дафна Джилли голосом, выражающим удовлетворение и чувственное предвкушение.
Почему он так легко согласился? Почему не спорил, не защищал то, что сам написал? Что он задумал? Дженни Хилтон металась между взаимоисключающими версиями — он действительно порядочный человек и журналист — и — он почуял сенсацию и, раздувая ноздри, несется по следу. Может быть он только пообещал, а абзац не изымут? Тогда она станет бессильна. Если она как-то сейчас проявит себя, то это ее выдаст, только подтвердив его подозрения… Но что он подозревает? И почему он упомянул Кэролин? Полиция сказала, что это был несчастный случай. Знает ли он, что… Она невидящим взглядом смотрела на поздравительную открытку, которую собиралась послать Расселу, и чувствовала, как в ней разрастается страх.
То ли из-за испарений от многочисленных теплиц в округе, то ли из-за капризов Гольфстрима, делающего прогнозирование погоды в Англии занятием не менее азартным, чем игра на бегах, вдруг наступила удушающая жара. Асфальт в Лондоне раскалился, как наковальня под ударами молота-солнца. Город укутывало толстое озоновое одеяло, неподвижно висящее над улицами и площадями и вбирающее в себя городские пары и дымы. Через окна, открытые для проветривания, (кондиционер в английском доме — не меньшая редкость, чем центральное отопление в юрте) поступал знойный уличный воздух взамен застоявшегося горячего домашнего, и тот, и другой были совершенно не пригодны для дыхания. Глушители нескольких миллионов лондонских автомобилей, многие из которых маялись в городских пробках, источали ядовитые запахи выхлопных газов. Люди и животные задыхались. Некоторое облегчение давали туннели и подземные переходы, но за ним неизбежно следовало возвращение в жаровню. В Сити все еще ходили в темных костюмах и галстуках, — никто не решался бросить вызов традиции, — но одежда, моментально напитавшись потом, деревенела. Движение было, как плавание в горячем источнике, лежание на пляже сулило перспективу испечься заживо, в помещении люди чувствовали себя, как в лесу, когда со всех сторон подступает лесной пожар.